В разгаре лета

Хелене боялась войны. Страшилась того, что будет, когда бои дойдут до Эстонии. Роланда могут забрать в Красную Армию, и вся их жизнь пойдет кувырком. Муж утешал Хелене, что его, полуинвалида, вряд ли возьмут в армию.

По совету зятя Элиас стал ночевать в сарае. Роланд считал, что осторожность теперь не повредит. В волис-полкоме состоялось собрание актива, где призывали к бдительности. Новый милиционер пообещал вызвать из Пярну помощников и очистить окрестности от подозрительных элементов.

Юло Мяэкопли тоже предостерегал Элиаса.

- Мы могли бы спрятаться на Журавлином болоте, - советовал он. - Я сведу вас к своему дяде. Будете жить как у Христа за пазухой!

- А почему вы сами к нему не переберетесь?

- Кто же тогда будет работать на хуторе? Но вам нет смысла рисковать.

- Моим родственникам тоже очень нужна помощь.

- Оно конечно, но вы же не останетесь у него в батраках после прихода немцев.

- Думаете, что при немцах будет легче?

- Не знаю, - откровенно признался Юло. - Я жду немцев не потому, что мечтаю стать жителем одной из провинций великой Германии. Но жить как сейчас тоже не хочу.

- Для немцев мы всегда были нацией мужиков. Юло грустно улыбнулся:

- Самое ужасное то, что нашему народу не хватает внутреннего единства. Наше с вами положение более или менее одинаково, но даже мы с вами смотрим на вещи по-разному.

Элиас прекратил спор, которого он и не начинал. Спорить может тот, у кого есть твердые убеждения, но Элиас уже растерял их. Лишь в том случае, когда кто-нибудь начинал возлагать на немцев слишком большие надежды, у него сами собой наворачивались на язык скептические возражения.

Однажды вечером Юло привел его к себе. Сказал, что их ждет Ойдекопп. Элиас пошел нехотя. Он не искал общества людей, наоборот, даже сторонился их. Ойдекопп принял его, как старого друга, и, словно бы между прочим, сообщил, что сегодня к нему кое-кто придет. Вскоре действительно появились гости, и чем больше народу собиралось в доме, тем неуютнее начинал чувствовать себя Элиас. Кроме Ойдекоппа и Юло, все тут были ему чужие или все равно что чужие. Кое-кого он встречал прежде у зятя, но личного знакомства у него ни с кем не завязалось. По одежде и разговорам люди эти, видимо, были местными жителями. Из всех выделялись только трое, заросшие бородами и неопрятные. Они сидели рядом с Элиасом и разговаривали.

- Немцы уже под Ригой, - сообщил один из бородачей, с большой, почти квадратной головой. Все в его облике было угловатым: лицо, плечи, руки и ноги.

- От Риги до Пярну сто семьдесят - сто восемьдесят километров.

Так сказал второй.

- До нас еще ближе, - сказал третий, самый старший из всех, с виду лет пятидесяти. Высокий, худой, сильно сгорбленный, почти совсем седобородый. Он был в городском пальто, в домотканых галифе и в тяжелых сапогах из юфти с толстыми подошвами,

В разговор вмешался Юло:

- Они уже форсировали Даугаву. Своими ушами слышал. Финское радио сообщило.

Вся комната, набитая людьми, загудела,

- Неужели уже Даугаву?

- Уже, уже. Остальные немецкие войска прорываются на восток, и только малая часть направилась на север, в нашу сторону.

- Это точно?

- Финскому радио можно верить.

- Сейчас никакому радио нельзя верить. Все врут. Сплошная пропаганда.

Это сказал хуторянин с озабоченным лицом, Элиас не знал точно, есть у него хутор или нет, но предположил, что он владелец хутора.

Юло грустно улыбнулся. Он всегда так улыбался, когда считал, что собеседник ошибается.

- Насчет немецких передач надо быть осторожным, финны трезвее.

Человек с озабоченным лицом не дал себя сбить:

- Откуда эти финны берут сведения? От того же Геббельса.

- Значит, Даугаву они уже перешли? - обратился на этот раз к Юло плотный краснолицый человек, тоже, по-видимому, хуторянин.

- Все западные источники сообщают об этом, - подтвердил Юло.

Угловатый верзила кинул краснолицему:

- Вот вернешься домой, немецкий офицер уже будет сидеть у твоей дочки в светелке.

И он расхохотался. Остальные тоже осклабились.

- А что финны еще сообщали?

- Уговаривают наших людей уклоняться от мобилизации, не подчиняться распоряжению советских властей и защищать свои хутора.

Элиас заметил, что Юло говорит с волнением.

- Это правильно, - сказал Ойдекопп. - Будущее эстонского народа - в его хуторах. Пока будут держаться эстонские хутора, будет существовать и эстонский народ. Большевики понимают это, иначе не стали бы они подрывать и разрушать основу нашей национальной независимости.

Ойдекоппа слушали с вниманием. Он продолжал:

- Так называемая земельная реформа - это было только начало. Мы с Юло слушали сегодня по радио речь Сталина. Сталин сказал слово в слово - завтра сами прочтете в газетах, - что немцам нельзя оставлять ни килограмма хлеба, ни куска пищи, все зерно и скот надо вывезти в Россию. А все ценное, что не удастся вывезти, надо непременно уничтожить. Я ведь правду говорю, Юло?

Юло Прууль подтвердил:

- Чистая правда. Ойдекопп продолжал:

- В Пярну уже создали истребительный батальон, который начнет опустошать деревни. Заберут зерно, угонят скот, разорят хутора. Чего не смогут взять с собой, сожгут.