В прицел судьбу не разглядишь

– У нас в городе все на виду, – пожал плечами мужчина.

– Где обитает?

– В Заглядово. Это самая окраина. Как и здесь.

– Я тебя не узнаю, – выходя из офиса, не без восхищения проговорил Антон, хлопнув по плечу изнывающего на жаре Дрона. – Хорошо охранника обработал. Кстати, ты же ему бутылку обещал!

– Перебьется, – Дрон оглянулся на вывеску. – Бандиты и бездельники. Ты лучше скажи, не зря ходили?

– Нет. Сегодня проведем рекогносцировку, а завтра займемся Зевсом. Время у нас есть. Спешить не будем.

Он не понаслышке знал, что следующие один за другим успехи – штука хрупкая и к ним надо относиться бережно.

Глава 20

После разговора со странным военным, на форме которого не было никаких знаков различия, Павел, как ему и сказали, сел на заднее сиденье одного из «уазиков». Все двери были настежь открыты. За рулем изнывал от жары солдат. Из динамиков лилась негромкая музыка. Дешевая магнитола сильно фальшивила, и это резало слух. Некоторое время Павел терпел. Потом вышел из машины и пошел прочь. Он словно не был сам себе хозяином. Кто-то невидимый уводил его туда, где тишина и покой. Хотелось побыть наедине с собой. Как назло, в небе носились самолеты, заходя на невидимые цели. Перемалывали винтами воздух вертолеты. Павел не чувствовал жары, но звуки доставляли боль.

«Как они могут так спокойно и обыденно себя вести? – думал он, вспоминая лица военных, которые говорили с ним. – И самолеты летают, словно ничего не случилось. Мир не перевернулся, кузнечики не перестали стрекотать, а солнце не погасло».

Случилась вселенская трагедия. Он всегда относился к смерти с трепетом и страхом. Несмотря на то что часто приходилось смотреть в ее лик, не мог к этому привыкнуть. Но никогда не было так плохо. Павлу казалось, что все обязаны просто замереть. Он не мог смириться с тем, что нет Татьяны. Да и не пытался. Она помогла пережить трагедию смерти матери, а сама умерла у него на глазах. В голове не укладывалось, что она уже за той чертой, откуда не возвращаются, и знает, что там.

Вскоре он снова очутился на краю поля. Оказалось, сам того не замечая, сделал крюк. Мимо пронеслись машины военных, которые застрелили снайпера. Он не думал прятаться. Они его не заметили. Было видно, что на полигоне стряслось что-то из ряда вон выходящее, и это намного серьезней, чем смерть его любимой. Павел некоторое время смотрел им вслед. Потом развернулся и снова пошел. Из-под ног лениво разлетались кузнечики.

Перед глазами стояла картина, как Татьяна выходит из леса и зовет его. Павел вдруг понял, что вся вина в чудовищной и неисправимой беде лежит только на нем. Вернее, он и так знал, но неожиданно почувствовал это сильнее. Именно он стал причиной того, что Татьяна поехала на полигон. Зачем надо было выяснять, что строили здесь чеченцы? Ведь она предлагала обратиться в ФСБ. Он сказал, что его ищут. Просто струсил. Теперь ее нет. Он, никчемное и гнусное создание, стал причиной огромной беды. Почему его не убили сразу, в подвале? Или еще раньше, при побеге с медицинского освидетельствования? Да везде ему везло! Военный, который допрашивал, сказал, что парень, из-за которого он оказался под колесами машины, был не случайный наркоман, а специально нанятый для его устранения человек. Даже там пронесло. Он слышал, что всегда умирают лучшие, а таких, как он, земля еще долго носит. Что теперь будет с несчастным Николаем Львовичем? Все эти годы он жил ради дочери в надежде когда-то увидеть ее счастливой. Мечтал нянчить внуков! А из-за него не появятся на свет ее дети и все, кто должен был родиться у них! От этих мыслей у него закружилась голова.

«Это же надо, – осенило Павла. – А я попользовался и убил. Даже любить не умею!»

Он вдруг вспомнил запах ее волос, кожи, влажные прохладные губы. Не в силах терпеть муки воспоминаний, он упал на колени и закричал. За спиной, где-то далеко, что-то грохнуло, но это уже не имело смысла. Он набрал еще раз полные легкие воздуха и снова закричал. Потом уткнулся лбом в землю и затих.

Мать умерла, Татьяна убита… Мысли то ворочались словно жернова, то мелькали со скоростью окон встречного поезда. Сколько Павел так пролежал, он не знал. Но долго. Такого с ним никогда не было. Странное оцепенение. Он ничего не слышал. Лишь перед глазами проплывали разные сцены последних дней. Возможно, это был сон или какое-то новое состояние человека, не изученное психологами, но лишь вечером он перевернулся на спину.

Ветки сосен слегка покачивал легкий ветерок. Небо стало сиреневым. Уже мерцали редкие звезды. Он смахнул с лица муравьев и сел. В голове шумело. Ноги и руки затекли. Некоторое время он размышлял, как быть дальше. Вернее, по какому пути пойти. Первый, и самый простой, убить себя. Однако с детства Павел не питал симпатий к самоубийцам, считая их малодушными и трусливыми людьми. Кроме того, и по религиозным понятиям это большой грех. Несмотря на то что постов не соблюдал, а в церковь ходил крайне редко, с крестиком не расставался и про себя нередко молился. Правда, по-своему.