В преддверии Нулевой Мировой войны

С момента как Москва узнала о Мастерграде прошло полтора года. Беспокойство, словно зараза проникло в дремотное бытие страны. Если в провинциях еще жили по старинке, сонно, то в столице жизнь била ключом. Сложившаяся столетиями дремотная московское существование дало трещину, все дальше и дальше разводя и противопоставляя непримиримые силы. Тот флер знаний, богатство и благополучия, которым был покрыт Запад померк перед новым, гораздо более ярким светочем с востока — Мастерградом! Именно туда со всей неистовостью своей души, напрягая волю, физические и нравственные силы, преодолевая препятствия потянул Россию юный царь. Множество изумлявших современников новшеств все больше и больше меняли жизнь. Преображенский, Семеновский и сформированный на десятилетия раньше чем в известной попаданцам истории Измайловский полк, учились воевать в колоннах, батальонных каре и россыпном строю. Вместо приказов ввели министерства. В провинции создали их филиалы для проведения централизованной политики и контроля над действиями воевод и местных властей. Купечество просыпалось от вековой московской дремоты. Из подвалов и укромных мест выкапывались прадедовские, закопанные на случай беды червонцы с ефимками. Все стремились войти в кумпанство. Словно грибы росли ткацкие, бумажные, стеклянные и другие мануфактуры, прииски и шахты. Какие-то мутные, безродные, но расторопные купчишки а то и посадские, гребли деньги лопатой.

Начавшиеся реформы были слишком обширны, охватывали влиянием все стороны жизни каждого подданного и государства в целом: вносили новшества в экономику страны, в социальную структуру общества, в внешнюю политику, в культурную жизнь, в быт населения, в систему управления государством, в строительство вооруженных сил. Боярство и поместное дворянство, духовенство и стрельцы страшились перемен. Многим они казались чужими, противоречащим национальным и религиозным традициям России, словно сам царь стремился к разрушению, к уничтожению всего традиционно русского. «Последние времена пришли… — говорили они, — подлинный Содом и Гоморра. Ныне у нас не царь, а антихрист. Государь де не царского колена, немецкой породы, а великого государя скрали немцы у мамок, в малых летех, а вместо ево подменили инова. Немцы лукавы, лик под лик подводят».

Так рассуждали не все, далеко не все. Купечество и те из дворян и родовой аристократии, кто хотел жить по-новому, кто жаждал перемен, сплотились вокруг царя. С запада манят лукавой новизной? Так у нас есть своя новизна и покруче их. Мастерградская, православная! Они говорили что в молодом царе не ошиблись: он оказывался именно таким человеком, какого ждали. От кукуйского кутилки не осталось и следа. Деловит, весьма проницателен и умен.

* * *

— Не кажется ли тебе Григорий Дмитриевич, что вводимый государем законы уравнивают благородного человека с чернью? Не противно ли сие людской природе? В России теперь не «законы управляют персонами, а персона законами»! Благородное сословие, которое суть соль земли русской, должно поправить государя! — слегка нервным тоном произнес Борис Алексеевич Голицын. Гостеприимный хозяин был сама любезность несмотря на то что он князь а Строганов всего лишь купец. Хотя как знать, кто по незримой табели влияния в царстве русском находится выше. Откинувшись на оббитом алым бархатом французской работы кресле, князь слегка раздраженно побарабанил тонкими ухоженными пальцами по подлокотнику. «Ох, хитер именитый гость Григорий Дмитриевич Строганов! Аки змий и также скользок! Но ничего не таких лавливали!» Собеседники, попеременно обменивались репликами, словно ударами шпаги, пытаясь прощупать позицию противной стороны, а собственную замаскировать.

— Вот не могу я взять в толк, к чему ты клонишь Борис Алексеевич? Высокомысленные и мудреные слова говоришь для разумения простого купца, — тонко улыбнулся Строганов, прищуренными глазами внимательно наблюдая за реакцией князя. В руках бегают бусинки кипарисовых четок.

Голицын задрожал плечами, тонко засмеялся:

— Ха-ха-ха.