В преддверии Нулевой Мировой войны

— Их бин медикус. Я иметь диплом медикуса славного Кельнского университета. Кто вы есть такой! — с акцентом, но вполне понятно произнес толстяк и презрительно ткнул пальцем в сторону мастерградца.

— Ты уже государя лечил, а ему все хуже! Залечить до смерти хочешь немец? Прочь поди! — наклонилась к немцу, почти кричит Наталья Кирилловна.

Возражать царице — матери, которая имела как бы не больше реальной власти чем Петр, лекарь не посмел. Молча поклонился и, бросив ненавидящий взгляд на соперника, забрал ступу. Колыхаясь тучным телом, молча вышел из опочивальни и плотно закрыл за собой дверь. Вслед за ним — остальные. Лишь вдовая царица осталась на месте.

Сумрачные сени переполнены, душно. Царская родня и бояре толпятся, тихонько шепчутся. С утра, не пивши, не евши, преют в дорогих собольих шубах. Лица багровые от тепла и волнения. Тихонько лаются между собой, поминают старые обиды. Гадают, что будет, если не дай бог царь преставится? Кто отправится в лучшем случае в ссылку, а то и голову потеряет, а кто взлетит вверх? При виде мастерградца, придворные разом замолчали. Искоса заинтересованно поглядывают на Александра, но спросить опасаются. В глазах немой вопрос: что с молодым царем? Александр оглянулся, встал рядом с обложенной медными бармами дверью. Поблизости застыл Меншиков. На сердце Александра неспокойно. Слишком болезненный вид у царя. Вокруг, никого из знакомых. Молодой посол узнал лишь стоящего отдельно от остальных бояр князя Ромодановского. Знаменитые усы уныло опустились, а не топорщатся воинственно. В мутноватые от гнева глаза страшно смотреть.

Через десять минут двери палаты открылись, вышел мастерградский доктор. В руках врачебный чемоданчик, лицо спокойное. Огляделся и сразу направился к Александру.

— Что с царем? — нервно спросил младший посол. Бояре вытянули шеи, чтобы не упустить не слово, замерли.

Врач тихо вздохнул:

— К сожалению невозможно провести рентгеновское исследование, но в легких определенно хрипы, так что я готов ручаться за диагноз — пневмонию.

Бояре замерли, вроде и отвечает мастерградский дохтур, а что говорит, непонятно. Александр нервно пожевал губами.

— Это очень опасно? — вновь поинтересовался он.

— Болеть всегда опасно. Даже в двадцать первом веке от пневмонии умирали, но я надеюсь на лучшее. Организм молодой, здоровый, а местные вирусы и бактерии не привычны к антибиотикам, так что шансы очень хорошие. Дня через три посмотрим.

Александр вскоре уехал в посольство а мастерградский врач остался в Кремле. Рядом с царскими покоями ему выделили светлицу. Через три дня Петру полегчало, температура спала и пользовавшему его мастерградскому доктору предложили стать царским лекарем. К новоявленному «чудотворцу» немедленно выстроилась длинная очередь из болящих бояр и думских чинов, а прежнего, немецкого дохтора чуть ли не пинками выгнали вон из Кремля.

Болеть скучно, а строгий доктор категорически запретил Петру выходить из опочивальни. От нечего делать Петр принялся читать подаренную сердечным другом Меншиковым книгу. Вначале с трудом пробирался через незнакомые очертания букв и отсутствие ижиц и ятей. Потом привык. Понравилась! Лежа на кровати, довольно хмыкал, скользя глазами по строкам. Машинально доставал из лежащей на одеяле посудины лакомства: сахарных зверей, пряники, огурцы, варенные в меду, орехи и изюм. Почти не чувствуя вкуса, жевал. Все именно так и было, как изображал автор, но, когда Петр дошел до глав, где описывалось будущее, помрачнел и отложил книгу в сторону. Часто дыша, откинулся на подушку. Глаза выпучились, на похудевшем лице гневные пятна. Крупные капли пота выступили на высоком, побагровевшем от бешенства лбу Петра.

— Эй, кто там? Найдите мне Меншикова!

В сенях что-то с грохотом упало, послышались звуки торопливых шагов. Пока бегали за сердечным другом, Петр немного успокоился, но в горевшие необузданным гневом круглые черные глаза царя смотреть было боязно. Дверь открылась, в опочивальню зашел Меншиков, поклонился. Спросил весело:

— Звал Мин Херц?

Царь как лежал в исподнем, подскочил с кровати, одеяло соскользнуло, открыв похудевшее долговязое тело.

— Ведал про Анну Монс, что изменит мне? — спросил угрожающе.

— Откуда? — пожал плечами Меншиков, смотрит сочувственно, изображает беспечность — Только из книги прознал! Так кабатчица же мин Херц, девка непотребная! Упредить тебя хотел, но опасался твоего гнева.

— Падаль… — в досаде и гневе царь топнул голой пяткой по полу. Скривился, больно. Заметил, что Алексашка хочет что-то сказать, выкрикнул, — Молчи, молчи! Вон пошел!

Торопливо скрипнула, закрываясь за сердечным другом, дверь.

— И что ей не хватало? — горько спросил Петр в пространство, — Неужели уже сейчас мне врет? С первого раза врет? Любовь, верность? Не понимаю…

Петр покосился на лежащую на столе почерневшую от табака трубку. Доктор, пока не вылечится, запретил прикасается к ней. «Дура… так обмануть… Я доверял ей! Ладно… Кончено…» Петр устало махнул рукой, повалившись на скрипнувшую кровать, укрылся одеялом…