В преддверии нулевой мировой войны

Дверь скрипнула, стремительно распахиваясь, в палату ворвался длинный, как верста, худой парень. Лицо круглое, глаза чуть навыкат, одет в богатый кафтан. Под носом пробивается, как у того кота, темная щетинка усов. С жадным любопытством осмотрел Романова с ног до головы. В глазах мелькнуло разочарование. Допрашивавший узника парень, словно подброшенный, вскочил, торопливо склонил голову:

– Мин Херц.

Не отвечая, вновь прибывший прошел к столу. Сел. Дернул головой. Допрашивающий Романова парень покорно встал позади. Да, это царь. Петр первый, только совсем молодой, сообразил Романов. Несколько мгновений узник и царь смотрели в глаза друг друга, затем Петр досадливо дернул краешком губы. Романов сообразил. Не любит этого государь русского царства, когда смотрят в глаза, торопливо опустил взгляд на пол. Глаза Петра блестели, радостно оскалившись, он спросил:

– Ну, сказывай, вор, как величают тебя?

– Федор Владиславович.

– Ишь ты, – с непонятным выражением лица хохотнул Петр, – с ичем величаешься. Царь слегка поджал губы и бросил изумленный взгляд на узника. Ну никак он не походил на человека благородного происхождения. Скорее, на пойманного разбойника. Их Петр в последнее время досыта насмотрелся.

– А кто ты по званию, дворянин, граф или князь какой?

Петр повернулся к стоявшему позади парню, произнес насмешливо:

– Ты глянь, Алексашка, кого мы поймали!

Тот басом захохотал. Это Меншиков, кто еще может быть в приятелях у царя, сообразил Романов. Он на миг задумался, затем решил ответить честно.

– Я по-вашему купец, держал магазины у нас в городе.

– Купец, а с отчеством величаешься, ну да ладно, каких только вещей в вашем будущем быть не может, – Петр помолчал, пристально разглядывая узника, – хорошо, пусть будет так.

 Романов остолбенел, на лице мелькнула тень растерянности. Несколько мгновений он осмысливал сказанное, затем лицо его просияло, подняв торжествующий взгляд на царя, он гордо вскинул подбородок. Петр знает о городе, о провале из БУДУЩЕГО, с ликованием подумал он. Значит, все получилось! Не зря он пробирался к Москве, терпел нужду, ужасные пытки! Теперь он займет подобающее место при дворе! Царь слегка прищуренными глазами несколько мгновений наблюдал преображение узника, потом неторопливо выпрямился. Романов набрал в рот воздуха, но сказать ничего не успел.

– А скажи мне, Федор Владиславович, что за воры пришли к нам от вас, с Урала – пограбили, побили ясачных башкирцев, позорили деревни под Казанью, а когда настигли их стрельцы, взорвали пороховую мину?

Ремизов растерялся. Слишком мгновенен был переход от надежд на возвышение к обвинению. Петр по-гусиному вытянул шею, ноздри раздуваются, лицо побледнело. Вытянувшись вперед, вонзил взгляд в растерянные глаза узника. Страшно смотреть в выпученные, как у совы, темные глаза царя. Страшная, лютая смерть глядит из их глубины. Романов почувствовал, как у него похолодели ноги, а по спине потекла струйка мерзлого липкого пота. Некоторое время узник боролся с охватившей его растерянностью. Пауза слишком затягивалась, а царь явно не собирался прерывать ее первым. Наконец, Романов растерянно пролепетал:

– Я не знаю, может, это разбойники сбежали из города…

Петр еще несколько мгновений сидел набычившись, потом выдохнул, так ничего не сказав, и выпрямился во весь немалый рост. Жаль, что побили всех воров насмерть, много интересного от них узнать можно – подумал Петр. Да мушкеты их по большей части взрывом разбило. Розмыслы с Пушечного двора научились стрелять из уцелевших мушкетов, но сделать такие же не берутся. Говорят, уклад на них больно хороший пошел, изготовлено зело искусно, повторить такое возможно, но очень дорого. А уж повторить заряды к мушкетам, совершенно невозможно. Одна надежда на стоящего перед ним пришельца. Авось, сможет подсобить…

– Мин Херц, – подал голос Меншиков, – может, и правду купец, а не подсыл, тогда ведать о разбойниках он не может.

– Может и так, – произнес Петр и добавил, повернувшись к Алексашке, – трубку раскури! Пока тот добавлял свежего табаку и, напрягаясь, дул в мундштук, царь в упор рассматривал круглыми, как у окуня, глазами пришельца. От этого взгляда Романов невольно поежился. «Не понравлюсь, ссечет голову с плеч, стоит только вспомнить, как он через несколько лет лично станет рубить головы восставшим стрельцам. Что ему я? Нужно постараться понравиться». Перед лицом царя прежние планы стать для него наставником показались ему глупыми и наивными.

– Сказывают, Федька, показывал ты картинки живые по колдовской тарелке, покажешь их царю русскому?

– Да, да! Конечно! – суетливо закивал головой Романов.

Меншиков с поклоном подал трубку царю. Тот, не глядя, сунул мундштук в рот, по комнате поплыли клубы вонючего табачного дыма.

– Возьми тарелку, – не вытаскивая трубку изо рта, кивнул на стол Петр.