В праздник цветущей вишни

Зорге не знал деталей закулисной деятельности квантунской военной группировки, поддержанной японским генеральным штабом, но он стоял на верном пути в своих поисках, понимал, чего можно ожидать от диверсанта-разведчика, занявшего такой пост в министерстве иностранных дел.

В Таньцзипе Рихард сошел с парохода и поездом поехал в Мукден. Он остановился в отеле «Ямато» в центре города, в том же самом отеле, где жил в свой первый приезд во время маньчжурского инцидента.

Широкая, как в Киотском храме, парадная лестница вела в просторный, мрачноватого вида холл с золеными потолками и высокими квадратными колоннами. Бесшумные как тени слуги принесли в номер его багаж. Рихарду отвели угловую комнату, выходившую окнами на круглую площадь. На другой стороне, почти напротив гостиницы, находилось здание штаба Квантунской армии с низким входом, возле которого всегда стояли два часовых в касках.

Утром Зорге отправился в штаб с официальным визитом. Оказалось, что начальник штаба генерал Итагаки был в отъезде, но германского корреспондента охотно принял сам командующий Квантунской армией – генерал Уэда, сменивший на этом посту Сигеро Хондзио. Хондзио тоже пошел в гору – стал адъютантом императора и его доверенным советником по военным делам. Рихард хорошо представлял себе, что может насоветовать императору генерал Хондзио.

Перед Зорге в кресле за письменным столом сидел пожилой генерал в зеленом кителе с поперечными нашивками на плечах вместо погон, почти лысый, с длинными седыми усами и усталыми задумчивыми глазами. За этой безобидной внешностью таились хитрость, расчетливость, коварное уменье направить собеседника по ложному следу. Так же как Хондзио, Уэда принимал участие в интервенции на Дальнем Востоке, и Рихард знал, что ему совсем неспроста поручили командовать Квантунской армией.

В беседе генерал повторял прописные истины, говорил об императорском пути для Маньчжурии, которая должна стать страной мира и счастья, жаловался на китайцев, но ни словом не обмолвился о Монголии, тем более о Советской России. Это тоже кое о чем говорило разведчику.

Нужную информацию Зорге получил из других источников. Прежде всего он узнал, что Доихара уехал в Чахар, на границу с Монгольской республикой, а перед тем выезжал в Пекин, где вел какие-то переговоры с китайским генералом У Пей-фу об автономном правительстве для Северного Китая. Опять заговор! Доихара, как коммивояжер, разъезжал по континенту, придумывая все новые и новые комбинации. Именно здесь, в Маньчжурии, в кругу военных Рихард услышал фразу: «Доихара – человек очень мягкого характера, поэтому его послали в Китай. Он умеет ласково предъявлять ультиматумы. Но одного упоминания имен Доихара и Итагаки достаточно для того, чтобы навести ужас на жителей Северного Китая...»

Позже, в разговоре с Траутманом – немецким послом в Пекине, Рихард повторил ему эту характеристику генералов – Доихара и Итагаки. Траутман, улыбнувшись, ответил:

– Да, их можно сравнить разве только с Тодзио – начальником Квантунской полевой жандармерии... Это люди сильной руки и, несомненно, придерживаются нашей ориентации...

И снова пути Рихарда Зорге скрещивались на континенте с путями, где плел свою паутину Доихара, этот апостол японских интриг, диверсий и заговоров. Рихард еще раз убедился: Доихара, как перископ подводной лодки, указывал направление японской агрессии.

О поездке к границам народной Монголии было договорено еще в Токио. Уэда, надо полагать, получил необходимые инструкции из генерального штаба. Он сказал:

– В Калган вас будет сопровождать офицер нашего штаба майор Исимото. К сожалению, там еще не совсем спокойно...

Конечно, Рихард понимал, что командующим руководила не столько забота о безопасности немецкого корреспондента, сколько нежелание пускать его одного в приграничный район, приобретавший важное значение в предстоящих событиях.

Подвижный и суетливый майор Исимото стал безотлучным спутником Зорге на время его поездки в Калган. Он вел себя, как токийский йну, полицейский осведомитель, не спускавший глаз со своего поднадзорного. Исимото очень плохо говорил по-английски и каждый раз смущенно хихикал, не находя нужного слова. Тем не менее он упорно пытался говорить с европейцем на чужом ему языке, желая блеснуть своими познаниями. Рихард не возражал, хотя к этому времени почти свободно говорил по-японски. Он учитывал один психологический момент – человек, слабо знающий язык, все внимание направляет на то, чтобы выразиться правильно, и уже не успевает подумать о том, чтобы не сказать лишнего...