В постели с врагом

Хейзл Ченнинг следила за тем, как Лора открывает книгу. Ей было не по себе. Уже какое-то время она чувствовала, что что-то было не так. Она стала бояться этого чтения.

Хейзл вздохнула и горестно перекатила голову по подушке. Кому нужен Генри Джеймс? Кого интересовало, что сам он считал этот роман своей лучшей работой? Он говорил, что его герои заключили с ним соглашение: «Поверьте в нас, и вы увидите сами, что получится». И Джеймс поверил в князя, княгиню, мистера Вервера и в Шарлотту — они стали реальны для него, как реальна была Лора Прей, сидевшая рядом с постелью и готовившаяся начать читать.

Но кому было до этого дело?

Однако же Хейзл открывала рот и глотала мусс ложку за ложкой. Она слушала Генри Джеймс начал плести свои обманчиво простые, взвешенные по времени и месту кружева длинных отступлений, подходя к теме и снова отступая от нее, точно выстраивая длинные периоды. Они светились в лунном полумраке комнаты, создавали свое особое пространство, в котором мир замедлялся, обрамляли его.

И все же что-то было не так, и это ощущение нарастало изо дня в день. Хейзл уставилась на Лору Прей.

«Что за пара безумных женщин!» — как-то сказала Лора. Как она могла? Хейзл доверяла Лоре. Элен Гарнер ничего не понимала, но Лора была не такова. Она понимала.

Хейзл смотрела на Лору, ей не нужно было следить за словами, которые она знала разве что не наизусть. Лора сказала, что мисс Тита и мисс Бордо — безумные женщины! Неужели она не понимала двух этих женщин и такого мужчину?

Прекрасные, изысканные предложения, которые Хейзл знала так хорошо, сплетались в серебряную сеть. Лора рассмеялась, когда Кэтрин захлопнула дверь перед своим возлюбленным, который обманул ее. Лора сказала, что Кэтрин была бесчувственна и холодна. И сейчас мягкий, гибкий, выразительный голос Лоры звучал монотонно и безразлично, как будто она не понимала… как будто она ненавидела этот текст! Ненавидела величайшее произведение Генри Джеймса, его «Золотую чашу», которая стала и ее золотой чашей, которой она посвятила такую значительную часть своей жизни, подлинно золотую!

Хейзл взглянула на Лору и вдруг исполнилась ненависти — ненависти к миру, который все уничтожает, ненависти к Лоре, которая на ее глазах уничтожила Генри Джеймса своим хорошо поставленным голосом. Почти неуловимая насмешка сопровождала каждое слово: книга не нравилась Лоре. Ей не нравился Генри Джеймс!

Лора продолжала читать, забыв о муссе. Ее тонкое лицо было бесстрастным. Последние лучи летнего дня пробивались сквозь шторы. Они падали на искривленные губы Хейзл Ченнинг и на бесстрастное лицо Лоры, чей голос нес осуждение и насмешку.

Прекрасная, подвергшаяся насилию и оскорбленная глава подошла к концу. Лора замолчала, не глядя на Хейзл Ченнинг.

Тишина смешалась с лунным светом в комнате. Лора взглянула в глаза Хейзл.

— Почему он не хочет сказать прямо, что он имеет в виду? Слова, слова, слова, — воскликнула Лора. — Я думаю, князь и Шарлотта продолжают любить друг друга. Я думаю, что Мэгги — бесчувственна, как рыба, и ее папенька не лучше. Но это все продолжается и продолжается! И это величайший роман Генри Джеймса!

После того как она замолчала, прошла, может быть, секунда. По крайней мере, птица за окном не успела даже допеть, хотя потом Лора решила, что она все-таки допела.

И тут она поняла, что слышит крик Хейзл Джордж Ченнинг.

— Нет! Нет! Он писал именно то, что имел в виду! Он единственный, кто писал так.

В комнате снова стало тихо, но это уже была другая тишина. Хейзл и Лора смотрели друг на друга так, как будто они увиделись впервые.

— Он не мог сказать все, что имел в виду! — воскликнула Хейзл. — Надо же понимать, что написано между строк! Именно это характерно для человеческих отношений!

Лора рассмеялась. Это был радостный, счастливый смех. Она уронила «Золотую чашу», бросилась к окну, раздернула шторы, занавески и дергала раму, пока та с треском не поддалась.

— Ему надо было показать то невидимое, что разрушает жизни! И он сделал это! Это в каждом его произведении! — продолжала негодовать Хейзл, щурясь от яркого света.

Последние лучи уходящего дня падали на Лору, горячий ветер ворвался в комнату. Лора подбежала к кровати, обняла Хейзл и прижалась щекой к ее морщинистому лицу.

Ветер раздувал рукава зеленого платья. Хейзл ощутила запах скошенной травы, острый запах сырой земли и ветра, который проносился над полями, раскинувшимися на сотни миль вокруг.

39

Мартин свернул за угол и остановился там, откуда были видны обе двери дома, в который вошла Сейра. Он делал вид, что читает газету. Через несколько минут из дома вышла худая пожилая женщина и села в автобус на углу квартала.

Его не оставляло ощущение, что он видит все это во сне. Он мог убить Сейру уже сто раз — и когда на ней было это маскарадное платье и она была с голыми ногами и в подвязках, и когда она улыбалась рыжему, и когда она болтала с тем белобрысым щенком, как будто она никогда не слышала о Мартине Берни и знать о нем не желала и не хотела даже думать о том, что он собирается найти ее и вышибить мозги. Черт.