В постели с врагом

Влажная жара от полуденного солнца не ощущалась в комнате доктора Ченнинг.

Там, снаружи, кукуруза тянулась все выше и выше к солнцу, в воздухе пахло землей и травой, а здесь солнечные лучи теряли свою силу.

— Привет, — сказала Лора. — Я говорила с вашей подругой. А утром я была на венчании Карен Энн Берч и Джадсона Баркера. — Она расстелила салфетку, затем отколола цветы, приколотые к платью, и поставила их в воду.

Карие глаза Хейзл следили за Лорой. Двигаясь в рассеянном свете, Лора производила впечатление женщины сдержанной, не желающей раскрываться перед другими. Хейзл Ченнинг понимала это нежелание, когда тебя постоянно беспокоят вопросами.

Она многое пережила, думала Хейзл. Она не могла объяснить, но и губы, и тонкая шея Лоры говорили об этом. Она держала себя так, что становилось ясно, что она нигде не собирается задерживаться дольше, чем. это необходимо. Хейзл чувствовала, что Лора рада, что ей не будут задавать вопросов.

Хейзл смотрела на Лору Прей. Кому какое дело до того, что случилось, приходят друзья или нет, какое сегодня число, какого года и чьи планы о безмятежной старости разлетелись вдребезги вместе с автомобилем в кювете?

Их глаза встретились Хейзл может умереть закованная в свое молчание, как погибают африканские животные в высыхающем июле.

Но она послушно открыла рот и начала есть. Лора открыла томик Генри Джеймса. Она собиралась читать самую прекрасную из его вещей — «Золотую чашу».

Хейзл казалось, что она помнит ее наизусть. Снова итальянский аристократ влюблялся в Лондон, потому что он напоминал ему об имперском Риме: «Если римлянин захочет восстановить это ощущение, ему надо посетить Лондонский мост или побывать солнечным майским днем в Гайд Парке».

Хейзл закрыла глаза и вместе с ложкой риса проглотила комок в горле. Темза стояла у нее перед глазами такой, какой любил ее Генри Джеймс — корабли и солнечные блики на волнах под бледно-голубым английским небом, которого ни она, ни Джеймс больше никогда не увидят.

Но после Джеймса остались его слова, и теперь Лора читала их своим негромким мелодичным голосом.

Хейзл слушала. Что-то было не так. Появилось что-то новое, неправильное, что меняло смысл и звучание знакомых слов. Она лежала и смотрела на Лору Прей.

24

Бен слонялся по дому в ожидании того часа, когда они с Сейрой условились встретиться у театра. Он нервничал. Надо же наконец попытаться. За ужином у него перед глазами постоянно возникала кушетка в зимнем саду. Потом ему пришла в голову мысль — а не предпринять ли это прямо на сцене — будет что вспомнить, когда раз за разом ставишь пьесы на этих досках, когда занавес поднимается.

Она была у него в доме, и он был у нее. Теперь на очереди театр. Можно будет повозиться в костюмерной — возможности там неограниченные. Может быть, она немножко не в себе. Наконец солнце село и наступил вечер.

Здание театра выходило на шоссе. При взгляде сквозь сплошную стеклянную переднюю стену на машины, проезжавшие мимо, создавалось впечатление, что ты смотришь на рыб, проплывающих в аквариуме. Здание убиралось по пятницам. Сейчас в нем никого не было. Он глубоко вдохнул запах театра — запах пыли и опилок, пережженного металла после сварочных работ. Это был запах его надежд и разочарований. Он прошел по театру — нигде никого. Оставив включенным свет там, где его не будет видно с улицы, он стал ждать у бокового входа.

Она постучала, когда совсем стемнело. Прежде чем войти, она огляделась.

— Никого нет во всем здании, — успокоил ее Бен. — Я проверил.

Она вздохнула в темноте. Неся с собой горячую ночную тьму и окутывающую ее таинственность, она проскользнула в тускло освещенный вестибюль. В полумраке светились ее белые шорты и рубашка. Молчание опустилось на них. Бен почти слышал разлитые в воздухе возбуждение и таинственность. Рядом с ним послышался ее негромкий смех:

— Когда начнется следующий тур?

Она была нужна ему прямо здесь, сию минуту. Он входил в эту дверь каждый день в течение всего учебного года. А что если получится так, что с этого дня он будет останавливаться здесь, у этой стены, и вспоминать ее мягкую грудь, ее губы…

Вместо этого он сказал:

— Прямо сейчас, — и решился только на то, чтобы взять ее за руку. — Я не могу включить свет там, где он будет виден снаружи.

— Извините, что мне пришлось соврать миссис Неппер утром во время венчания, — сказала она, держась за его руку и следуя за ним в темноте.

— Ничего, — ответил Бен, ощущая в темноте ее близость.

Больше она ничего не сказала.

Бен показал ей пульт освещения с компьютером, напоминающим ходовую рубку космического корабля. Он с наслаждением манипулировал светом и цветом. Ему казалось, что это все принадлежит ему. Здесь он забывал, что он всего лишь мелкая сошка в университете.

Он отпер дверь, и по крутой металлической лестнице они забрались на колосники. Он никогда не видел ее в шортах. Она по-прежнему была очень худенькая, но отнюдь не костлявая.

— Вот отсюда падает снег в «Лире», — пояснил Бен, когда они забрались наверх. — Опавшие листья, если дело идет об осени, и конфетти, если события происходят в раю.