В полночь упадет звезда

— Господин капитан, я всего несколько дней тому назад вернулся на родину и сразу отправился сюда с маршевым батальоном. Вчера вечером господин младший лейтенант Морару сообщил, что я должен сегодня явиться в Первый отдел штаба дивизии. Оттуда меня и послали сюда к вам.

— На Восточном фронте вы были, не так ли?

— Нет.

— Как не были? Тогда…

— Почему вас это удивляет? Там были не все…

— Конечно… Но я думал, что ваш шрам на лице…

— Это давняя память, — и Уля Михай грустно улыбнулся.

— А как же вам удалось избегнуть фронта? Вас мобилизовали для тыловой службы?

— Нет, не совсем так. Видите ли, меня не взяли потому, что меня тут не было. К тому времени, когда началась война, я уже пять лет находился во Франции. Посольство потребовало, чтобы я вернулся, но я отказался. Меня совсем не прельщала перспектива воевать за дело «великой Германии».

— Наверное, вы ездили во Францию для получения образования?

— Да, я там защищал диссертацию.

— А когда вы вернулись? — продолжал спрашивать капитан Смеу Еуджен со все возрастающим любопытством.

— И месяца нет. Вернувшись, я попросил, чтобы меня послали на фронт, и, разумеется, дважды об этом говорить не пришлось, — пошутил Уля Михай, сопровождая свои слова мягкой, обаятельной улыбкой.

— Значит, вы находитесь на фронте по собственному желанию. Это очень благородно с вашей стороны! — Капитан Смеу готов был уже произнести целую тираду о патриотизме, но вовремя остановился и несколько смущенный замолчал, не зная, как продолжить разговор. Он ведь совсем по-другому представлял себе эту встречу. Ему казалось, что человек, выдающий себя за капрала Улю Михая, должен быть каким-то особенным, а этот казался ему совершенно обыкновенным человеком, правда, обходительным и симпатичным, но не больше. Он даже заподозрил, что Уля Михай старается казаться человеком ничем не примечательным, поэтому решил не затягивать беседу и, задав новому капралу еще несколько незначительных вопросов, сказал:

— Я считаю, что мы обо всем поговорили. Пройдите в соседнюю комнату и подождите там. Через несколько минут я вам сообщу мое решение.

Когда Уля Михай вышел, капитан Смеу Еуджен поднялся и стал расхаживать по комнате из одного конца в другой.

Шифровальщики смотрели на него с недоумением. По всему было видно, что капитан не очень доволен новым подчиненным. Что касается их самих, то впечатление, которое Уля произвел на них, было весьма неопределенным.

Через несколько секунд капитан Смеу обратился к ним:

— Неважное впечатление он на меня производит, но выбора нет, и придется его оставить. Его обучением займетесь вы, Бурлаку, как самый старший. Постарайтесь сделать из него хорошего шифровальщика.

— Можете на меня положиться, господин капитан. Будьте уверены, что через две недели он будет знать столько же, сколько и мы.

Ночь выдалась светлая, прохладная. Великое множество звезд усеяло высокое небо. Лунный свет посеребрил деревья, почти лишенные листьев, крыши, заборы и змеевидную ленту шоссе. Над деревней воцарилась тишина.

Было за полночь, когда Бурлаку Александру, Барбу Василе и Пелиною Влад вышли из ворот дома, где разместился командный пункт дивизии. Подхватив друг друга под руки, они быстро зашагали к своему дому, надеясь еще поспать несколько часов. Шифровальщики так устали, что невыразимая красота ночи не производила на них никакого впечатления.

Вернувшись к себе, они застали Томеску Адриана пишущим письмо. Мардаре Ион штопал носки.

— Уже закончили? — спросил Томеску, не поднимая глаз от листа бумаги, почти целиком исписанного мелким и неразборчивым почерком.

— Закончили, — устало ответил Пелиною Влад, снимая куртку. — Радиограмма попалась длиннющая, как постный день.

— Что-нибудь интересное?

Не получив ответа, Томеску опять принялся за письмо. Вновь прибывшие собирались улечься спать.

В комнате стояла одна-единственная кровать, и на ней, скрестив ноги по-турецки, восседал Мардаре Иоп. Его соседом по кровати был Томеску Адриан.

Вдоль стены у самого окна на скамье соорудили себе постель Барбу Василе и Пелиною Влад. Бурлаку Александру и Уля Михай спали на массивном биллиардной столе, украшенном резьбой.

Бурлаку Александру, подойдя к столу с одеялом под мышкой, прикрикнул на Томеску Адриана, который так был поглощен писанием, что не обратил внимания на все эти приготовления ко сну:

— А ну-ка, отложи это на завтра, сударь! До смерти спать хочется.

Томеску Адриан сложил недописанное письмо и, сунув его в карман, проговорил с сожалением:

— Еще десять минут, и я бы закончил.

— Будто я тебя не знаю! Пока не настрочишь десять страниц, не успокоишься.

— Мне осталось еще полстраницы, и я бы выложил всё, что наметил на сегодня.

— Чем больше человек живет на свете, тем больше он узнаёт. Пока я тебя не знал, я думал, что, кроме обычного недержания, существует и недержание речи. А благодаря тебе я узнал, что существует недержание пера. И о чем ты так много пишешь, один бог знает!