В полночь упадет звезда

Взяв ведерко и светильник, она ушла в клеть, где стояла их лошадь и четыре хозяйских козы. Подоила коз, принесла сена из стога в углу двора, вычистила навоз. Привычная работа ее согрела, только очень хотелось есть; зрело нехорошее предчувствие, что отец захворал нешуточно и им придется на какое-то время остаться здесь. А значит, хозяйку надо бы задобрить и работой оплатить приют и заботы.

– Куда молоко? – спросила она, воротившись в избу.

– А в погреб, – Затея помешивала в маленьком горшочке, стоявшем в устье печи. – За клетью увидишь.

Горыня прошла за клеть – над снегом слегка возвышалась крыша погреба. Дверь была закрыта снаружи на прочный засов, чтобы не залез никакой зверь. Отворив ее, Горыня с трудом протиснулась в узкий лаз, осторожно протащила ведро и стала искать, куда бы его поставить. Дверь она оставила открытой; снаружи тем временем чуть-чуть посветлело, можно было оглядеться, хоть и с трудом.

Вот бочонки, видно, какой-то припас, сусек с репой и морковью, связки лука и чеснока. Пахнет кислой капустой и немного плесенью. На полках теснились берестени разной величины, а между ними еще какие-то небольшие темные чурбачки. Протянув руку, Горыня взяла один и вздрогнула – это оказался чур. Потемневший от времени чей-то «дед» с большой бородой и грубо намеченным лицом. Но почему здесь? Горыня ни разу не видела, чтобы чуров хранили в погребе, им место на полочке над столом в избе. Может, какой-то особый, оберегающий припасы? Она поспешно поставила чура назад, но заметила, что на полке таких еще с десяток. У Затеи, конечно, должны быть в доме чуры, но почему здесь? И почему так много? Ни в одном доме Горыня не видела их столько сразу.

Она проверила «дедову кость» за пазухой и немного успокоилась. Как бы ни было, пока она не потеряла своих чуров, чужие не причинят ей вреда.

Когда она вернулась, Затея кивнула ей:

– Я толокна сварила, отца покорми.

Горыня взяла горшочек и ложку. Приподняла отца и усадила, подсунув под спину кожух. Но он с трудом проглотил только две ложки и махнул рукой – больше не буду.

– Ох мне… неможется… – только и шептал он, показывая, что хочет снова лечь.

Горыня уложила его и сама доела толокно. У нее тоже побаливала голова и слегка пробирала дрожь, но заботы отвлекали, да и не привыкла она тревожиться о самой себе.

– Не в силах батюшка в дорогу пускаться, – сказала она Затее, вымыв горшок и ложку. – Ты уж будь милостива, позволь отлежаться. Куда я его повезу такого – помрет в дороге.

Мысль о дороге напомнила ей намерение потихоньку уйти с ночлега, но усталость не дала вспомнить об этом ночью. Оно и к лучшему – уйди она, на кого бы бросила больного отца?

– Да уж куда вам в путь трогаться! – Затея засмеялась над этой нелепостью. – Никуда батюшка твой на белом свете не доедет, на Темный Свет разве.

– Что же с ним такое? – Горыня стояла у печи, где Затея опять что-то варила, и пыталась наконец ее разглядеть.

– Что? – Та усмехнулась и покачала головой. – Свирепицу вы везли, а спрашиваешь, что.

– Как же мы ее везли? Она же, говорят, жена роста огромного, в красном платке и на козьих ногах!

– Не всякий ее видеть умеет! – снова хохотнула Затея. – Чтобы козьи ноги разглядеть – мудрость нужна.

– А ты умеешь?

– Я-то умею! Она мне сестра родная, как не уметь! Вы только показались, я сразу ее у вас на плечах приметила!

– Сестра родная? – Горыня в испуге отшатнулась.

Да куда ж ее встрешный бес занес! Ее охватил ужас, как будто она провалилась в зимнюю прорубь и чувствует, что не сможет выбраться. Прошлой зимой Уенегова молодуха так и утонула – белье полоскала, оскользнулась на мостках… Бежали, пытались ее спасти, но она ушла в воду у всех на глазах. Горыне долго потом мерещилось ее белое лицо и выпученные глаза, полные смертного ужаса.

Но ее-то кто спасет? Никто и не знает, где она теперь. Отец из надежды и опоры превратился в дитя, которое без нее само пропадет.

– Да ты не бойся! – Затея выпрямилась и ласково ей улыбнулась. – Я-то могу с нею совладать. Меня-то она послушается. Только ты смотри – все, что у меня на дворе увидишь и услышишь, не передавай никому!

Горыня промолчала. Нарочито ласковый голос Затеи внушал ей столько же доверия, сколько пронзительное шипение гадюки. Но что она могла сделать? Пока отец не поправится, им с места не сдвинуться. Они оба во власти этой женки, в глухом лесу. Правильно, стало быть, и в Ломовье, и в той второй веси… Своятичах, не хотели их пускать в дома. Свирепица и правда ехала на их санях.

– Но как же так, – обратилась Горыня к Затее, – ведь лихорадка не трогает того, кто ее везет.

– Вот тебя она и не тронула, – хохотнула хозяйка.

– Меня? – Горыня снова обхватила себя за плечи, чувствуя озноб. – Но разве я…

– Знать, тебя она выбрала. Понравилась ты ей. Ты для ее дел-то ох как способна. Ростом велика, могуча… Будто ее сестра меньшая.

– Я ей не сестра! – гневно ответила Горыня, с ужасом понимая, что это все значит – если она везла Свирепицу, то она и погубила отца! – Тебе она сестра, ты с нею и толкуй!

– Вот что! Мы простое средство на первый случай испробуем.