В поисках вымышленного царства

Если судить по размаху последствий, то один бедный монах сделал больше, чем вся французская армия во главе с королем Франциском I. Но, даже если отвлечься от оценок, и то и другое для историка — факт, т. е. эталон исторического становления. Вот с этой позиции мы попробуем подойти к произведению древнерусской литературы «Слово о полку Игореве», отнюдь не собираясь соперничать с филологами-литературоведами, работающими другими методами и ставящими себе другие задачи. Мы посмотрим на предмет изучения глазами историка-номадиста, из глубины азиатских степей, чего до сих пор не делал никто.

С момента появления из мрака забвения «Слово о полку Игореве» (в дальнейшем — «Слово») начало вызывать споры. Сложились три точки зрения. Первая, господствующая ныне в литературоведении: «Слово» — памятник XII в., составленный современником, а возможно, даже участником описываемых в нем событий[525]. Вторая: «Слово» — подделка XVIII в., когда началось увлечение экзотикой древности. Эта концепция и в настоящее время не умерла и представлена работами французского слависта А. Мазона[526] и советского историка А. А. Зимина[527], книга которого пока не опубликована и потому не может быть предметом обсуждения. Третья: «Слово» — памятник древнерусской литературы, но составлено после XII в. — мнение, выдвинутое Свенцицким и А. Вайяном[528], предложившими в качестве вероятной даты XV в., и Д. Н. Альшицем, относившим его к первой половине XIII в.

История вопроса столь обширна[529], что рассматривать ее здесь нецелесообразно, а достаточно наметить верхнюю границу возможной датировки. Д. С. Лихачевым доказано, что «Задонщина» содержит элементы заимствования из «Слова», — значит, «Слово» древнее Куликовской битвы[530]. Тем самым отпадают все более поздние датировки, но самый факт наличия дискуссии показывает, что дата — 1187 г. — вызывает сомнения. Поэтому мы предлагаем новый, дополнительный материал и новый аспект.

Чтобы не дублировать достигнутого нашими предшественниками, мы принимаем за основу исчерпывающий комментарий Д. С. Лихачева[531] за исключением тех случаев, когда он оставляет вопрос открытым. Но в отличие от филологического подхода к предмету мы рассматриваем содержание памятника с точки зрения его правдоподобия при изложении событий, в нем описанных. Иными словами, мы кладем описание похода Игоря на канву всемирной истории, с учетом того положения, которое имело место в степях Монголии и Дешт-и-Кыпчака. Наконец, мы исходим из того, что любое литературное произведение написано в определенный момент, по определенному поводу и адресовано к читателям, которых оно должно в чем-то убедить. Если нам удастся понять, для кого и ради чего написано интересующее нас сочинение, то обратным ходом мысли мы найдем тот единственный момент, который отвечает содержанию и направленности произведения. И в этом разрезе несущественно, имеем ли мы дело с вымыслом или реальным событием, прошедшим через призму творческой мысли автора. Само создание гениального литературного произведения и воздействие его на читателей-современников — факт, находящийся в компетенции историка.

Недоумения

Принято считать, что «Слово о полку Игореве» — патриотическое произведение, написанное в 1187 г. (стр. 249) и призывающее русских князей к единению (стр. 252) и борьбе с половцами, представителями чуждой Руси степной культуры. Предполагается также, что этот призыв «достиг… тех, кому он предназначался», т. е. удельных князей, организовавшихся в 1197 г. в антиполовецкую коалицию (стр. 267–268). Эта концепция действительно вытекает из буквального понимания «Слова» и поэтому на первый взгляд кажется единственно правильной. Но стоит лишь сопоставить «Слово» не с одной только группой фактов, а посмотреть на памятник со стороны, учитывая весь комплекс событий и на Руси и в сопредельных странах, то немедленно возникают весьма тягостные недоумения.

Во-первых, странен выбор предмета. Поход Игоря Святославича не был вызван причинами политической необходимости. Еще в 1180 г. Игорь находится в тесном союзе с половцами, в 1184 г. он уклоняется от участия в походе на них, несмотря на то, что этот поход возглавлялся его двоюродным братом Ольговичем — Святославом Всеволодовичем, которого он только что возвел на киевский престол. И вдруг, ни с того ни с сего, он бросается со своими ничтожными силами завоевывать все степи до Черного и Каспийского морей (стр. 243–244). При этом отмечается, что Игорь не договорился о координации действий даже с киевским князем. Естественно, что неподготовленная война кончилась катастрофой, но, когда виновник бед спасается и едет в Киев молиться «Богородице Пирогощей» (стр. 31), вся страна, вместо того чтобы справедливо негодовать, радуется и веселится, забыв об убитых в бою и покинутых в плену. С чего бы?!