В поисках утраченных предков

Ну, целую, ложусь спать. Уже два часа — солнце давно уже поднялось. Целую еще раз. Броня».

И карандашная записка, которую Бронислав успел написать в больнице города Воркуты. Она на медицинском бланке, и ее нельзя читать часто:

«Мамочка, береги детей.

Галка милая…

Простите, Броня».

Два машинописных листа с круглой печатью.

«Акт о несчастном случае, связанном с производством. Геодезический отряд № 36 Северо-Западного аэрогеодезического предприятия. Коми АССР, г. Воркута.

…Несчастный случай произошел 1 августа 1950 года в 20 часов в тундре, в 12 километрах к западу от города Воркуты.

…При уничтожении остатков электродетонаторов и капсюлей-детонаторов, вследствие неосторожного обращения с ним десятника-взрывника КУЗЬМЕНКО произошел преждевременный взрыв от искры, попавшей в гильзу детонатора.

Исход несчастного случая: пострадавший умер в больнице, в городе Воркуте около 2 часов 2 августа от отека легких на почве общей контузии и шока».

Полупьяный десятник Кузьменко, который в акте упоминается без инициалов, поленился ждать, пока сгорят положенные метры бикфордова шнура, отрезал полметра, надеясь отбежать, и чиркнул спичкой…

Вспыхнувшая головка отскочила в ближнюю гильзу неряшливо рассыпанных детонаторов.

Кузьменко отпрыгнул и повалился на землю, у него лишь обгорели сапоги.

Бронислав, шедший к нему во весь рост, не успел…

Вот и все.

Брат писал стихи. Они попали ко мне вместе с другими семейными документами не так давно. Почти все они датированы 1947 годом. Брониславу тогда было девятнадцать.

Говорят, что время лечит:
Дни проходят и года,
Угасают люди-свечи,
Только вспыхнут иногда.
Не хочу я быть свечою:
Таять, медленно гореть
И ненастною порою
От огня вдруг умереть.
Но сгореть придется все же:
Нас зажгли, и мы горим.
Но огонь мы свой не можем
Сделать ярким и большим.
Мне для жизни, для горенья,
Нужен воздух свежий, чистый.
И тогда сгорю без тленья,
Может, только будут искры.

Феликс в то время был под Иркутском. Когда погиб Бронислав, ему исполнилось восемнадцать.

«20 августа 1950 года.

Здравствуйте, дорогие мои мамочка, папа, Юра, Вера, Надя и Тимка.

Мама, прошу тебя, держи себя в руках, это для ребят. Постарайся поменьше плакать, ведь Броня очень этого не любил. Да, совсем плохо стало без Брони. Теперь там у вас старший из детей Юра, и пусть он всегда поступает, как Броня. Я Броню буду помнить всегда и следовать его примеру.

Мама, получил вчера твое письмо из Воркуты. Деньги, марки и бумага дошли в целости. Большое за это спасибо.

Работаю по-прежнему на заводе, но уже не подручным у формовщика, а прицепщиком. Электрические краны привозят и увозят детали, а я должен отцеплять и прицеплять и после этого убирать землю, которую сбивают с деталей (ведь тут же детали и отливают).

Сам я жив и здоров.

Как поживают остальные ребята? Мама, береги свое здоровье.

Вот хочу писать о другом, но мысли все сворачивают на него, на нашего Броню. Мама, но плакать я не буду, мне уже 18 лет и притом все время находишься на людях. Не подумай, что я стыжусь плакать. Нет. Но никто не поймет моего горя, а будут только смеяться. А как хотелось бы забраться в темный угол и плакать, плакать, как маленькому.

Мама, как живет Галя? Приезжала ли она в Воркуту?

Ну, до свидания. Не могу я больше писать. Крепко целую всех.

Поставьте Броне что-нибудь от меня.

Ваш сын и брат Феликс».

На фотографии Бронислава, которую после его смерти мать прислала Феликсу в лагерь, надпись: «Феликс, будь таким же хорошим, как наш Броня».

Указ о помиловании Феликса вышел через полтора года.

Радио на нашей даче уже нет — я в строительной горячке перерубил провода, и Никола возит с собой транзистор. Мы не спеша готовимся ко сну и слушаем последние известия. Феликс на правах старшего поставил свой матрац возле печки и по вечерам ложится на него, закуривает и рассуждает на разные темы. В основном о текущем моменте и видах на будущее, исходя из прошлого. В своем портфеле он постоянно носит вместе с пачками научных журналов один из томов «Истории государства Российского» Соловьева. Иногда он зачитывает нам целые страницы. Мы слушаем, удивляемся и затеваем исторические разговоры, обнаруживая свою дремучую некомпетентность.

Из жизни наших пращуров мы помним только Киевскую Русь, татаро-монгольское иго, деяния Петра I и Бородинскую битву. И отдельные факты, случайно запавшие в память. Покорение Ермаком Сибири я помню, например, благодаря одноименной картине Сурикова. А завоевание Казанского царства — по пищалям и саблям в холодных переходах храма Василия Блаженного, куда лет двадцать назад мы заходили с отцом.

Зато мы могли бы назвать более близкие даты сомнительной важности, которые заучивали в институте.