Следующие несколько недель пронеслись для Марины быстро, и чувство беспокойства постепенно улеглось. Да, ее по-прежнему тянуло домой, в Лондон, но она понемногу привыкала к парижскому образу жизни, даже к поздним трапезам и еще более поздним ночным развлечениям.
У Моники был блистательный круг друзей; все радушно приняли Марину. Они водили девушку по магазинам, знакомили с новыми людьми и вообще ввели ее в свою повседневную жизнь.
— Ты выглядишь счастливее, — заметила однажды Моника, когда они возвращались домой после суматошного похода по магазинам за новыми шляпками. Ей удалось уговорить Марину приобрести бледно-лиловое шелковое произведение, увенчанное страусовым пером.
— Да, мне и самой так кажется, — согласилась Марина, крепко обхватив пакеты с покупками и чувствуя себя приятно взволнованной и грешной одновременно.
— И я скоро уговорю тебя сменить траурную одежду.
— Я... я не уверена, что уже готова к этому, Моника, — почти с сожалением вздохнула Марина.
Теперь, когда становилось теплее, а солнце светило так ярко, особенно легко было с головой нырнуть в водоворот жизни Соланжей и отбросить все мысли о смерти мамы.
— Ах, смотри: мама! — воскликнула Моника, когда они уютно устроились в маленькой кофейне рядом с Елисейскими Полями. — Мама,
Марина почувствовала зависть, целуя маму Моники в щеку. Мадам Соланж сияла; она только что вышла из дома подруги неподалеку.
— Намечается грандиозный бал, — объявила она. — Вы обе приглашены, будет музыка и танцы.
— И много очаровательных молодых людей? — кокетливо спросила Моника.
Мать и дочь весело рассмеялись, а Марина задумалась, стоит ли ей ехать. Одно дело общаться с друзьями Соланжей в маленьких группках, и совсем другое очутиться среди сливок парижского общества.
«Я буду чувствовать себя серой мышкой в траурной одежде, — размышляла Марина, пока официант нес им кофе и
— Надеюсь, ты не разочаруешь Саймона и потанцуешь с ним, — сказала вдруг Моника. Марина чуть не подскочила от неожиданности, поскольку была глубоко погружена в собственные мысли.
Она просто вежливо улыбнулась в ответ, не желая показывать Монике, что не хочет ехать на бал.
Позже, вернувшись в дом Соланжей, Марина зашла в библиотеку и наткнулась на Саймона, который сидел в одном из кожаных кресел и читал газету.
— Ах, простите, что потревожила вас, — начала девушка, готовая повернуться и уйти.
— Нет, нет, прошу вас, — ответил он, вставая, — это я вам помешал.
— Вовсе нет, это ваш дом, — запротестовала Марина, упиваясь красивыми чертами его лица, заставлявшими учащенно биться ее сердце. — Я пришла сюда, чтобы взять что-либо почитать. Я знаю, что ваш отец любит английские романы, а потому решила, что смогу найти здесь хорошую книгу.
— У папы действительно много книг английских писателей и поэтов, — ответил Саймон, указывая на высокий книжный шкаф. — Шекспир, Байрон, Троллоп, Диккенс...
Марина приблизилась к шкафу, исследуя корешки в поисках того, что могло бы ее заинтересовать.
— «Энтони Троллоп. Сборник коротких рассказов», — пробормотала Марина. — Кажется, я этого не читала.
— В таком случае, я рад, что у нас нашлось, чем вас занять, — сказал Саймон, по-прежнему стоя так близко к Марине, что их рукава соприкасались. — Я был бы разочарован, если бы вы уже прочли всю папину английскую библиотеку.
Марина оглядела комнату и рассмеялась.
— Мне понадобилась бы целая вечность, чтобы проработать это огромное собрание, — заметила она. — Ваш папа любит читать, не так ли?
— Да, и я, к стыду своему, должен сказать, что не питаю к чтению такого пристрастия, как он.
Саймон обратил свой сияющий взгляд на Марину, и та почувствовала, что тает.
Совершенно ошеломленная, девушка пролепетала извинения и поспешила покинуть библиотеку.
Остановившись в холле, она перевела дух и попыталась успокоиться.
«Что со мной происходит? — спрашивала она себя. — Я не уверена, что мне по душе чувства, которые вызывает этот мужчина. Я не хочу сейчас ни с кем заводить романа, и, хотя он и держится на расстоянии, я бы предпочла, чтобы он не был таким внимательным ко мне».
* * *
Однако Саймон не отказался от мягкой охоты на Марину. Девушке удалось сослаться на сильную головную боль, когда наступил вечер большого бала, и помрачневшее лицо Саймона сказало ей, что он расстроился, лишившись ее компании.
На следующий день он послал ей в комнату цветы с милой запиской, в которой выражал надежду, что она чувствует себя лучше, и спрашивал, не согласится ли она сегодня вечером поужинать с ним и Моникой.
— От кого цветы, мисс? — спросила Элен.
— От Саймона.
— Если позволите сказать, я думаю, что вы очень приглянулись этому молодому человеку.