В пограничной полосе

Наконец пять выстрелов были произведены. Теперь Улигу пришлось подождать, пока кончит стрелять Блок. Потом объявили: «Правая мишень, солдат Блок — четыре попадания, левая мишень, солдат Улиг — три попадания!»

Улиг решил, что он ослышался. Посмотрел на Бергена.

— Это же ошибка, товарищ младший лейтенант!

Лейтенант от души рассмеялся.

— Нет, не ошибка. Поздравляю вас, товарищ Улиг! Вы выполнили упражнение удовлетворительно. Извините меня за этот обман…

От радости у Улига перехватило дыхание.

— Я… я выполнил! Я умею стрелять!

— Вы могли стрелять уже во время, вводного курса, товарищ солдат. Только вы не верили в себя! А теперь выполните упражнение еще раз. Занять позицию!

Медленно, но уверенно произвел Улиг свои пять выстрелов. Результат — четыре попадания! Унтер–офицер Керн был первым, кто поздравил его, а затем он попал в дружеские объятия товарищей по отделению.

* * *

Погруженный в свои мысли, Берген шел краем Высокого Болота вдоль опушки леса. Рассеянно ответил на приветствие крестьянина Форга, который еще издалека кивнул ему. Начальник заставы был озабочен: его тревожила обстановка на пограничном участке. Конечно, нельзя было сбрасывать со счета успехи последних месяцев: задержаны и наказаны браконьеры; Келлер и Граф в тюрьме; плотник Фальман осужден условно; наконец, история с пожаром…

Форг вступил в сельскохозяйственный кооператив, чего от него никто не ожидал. Дисциплина в подразделении и несение службы улучшились. Болау, казалось, образумился. Берген даже стал подумывать снова назначить его старшим поста. В деревне удалось создать группы содействия пограничникам. На учебных стрельбах были показаны неплохие результаты. Но зато в последнее время все чаще рождались злобные слухи. Никто не знал их происхождения, но они существовали. На пограничников бросали косые взгляды, шушукались. Когда на западном участке границы прозвучало несколько выстрелов, кто–то пустил слух, что пограничники убили женщину из Западной Германии и, чтобы замести следы, труп ее перебросили на ту сторону границы. Многие жители Хеллау и Франкенроде получили угрожающие письма, в том числе мастер табачной фабрики Эрмиш и учитель Восольский. Часть писем передали бургомистру. Член группы содействия пограничникам Фобиш рассказал о странном поведении пастора. В последнее время в его проповедях порой звучали нотки недовольства существующими порядками. Он все чаще говорил о страшном суде. Упомянул как–то и о событиях в Венгрии, представив борьбу венгерских товарищей против реакции в искаженном свете. А на днях под дверь кабинета, бургомистра подсунули записку такого содержания: «Пограничники — осквернители церквей. Это им приказывают делать сверху. Они заодно с браконьерами. Келлера, Фальмана и Графа заставили молчать. Должны молчать и вы. Об этом знают многие. Помните, что придет время, когда все будет по–другому! Помните и о страшном суде!» Потом подбросили еще две записки.

Основная масса жителей правильно реагировала на эти анонимки, но в отдельных случаях они все–таки посеяли сомнение.

Такова была обстановка в приграничной зоне.

Берген поправил портупею и попытался отбросить тревожные мысли. «Надо будет поговорить с членами группы содействия пограничникам. Если вызов сделан, будем бороться», — решил он.

* * *

Восольский закрыл книгу и улыбнулся.

— Ну что же, товарищи, на сегодня достаточно.

Под его руководством проходило уже второе занятие кружка немецкого языка. В учебной комнате собралось около пятидесяти пограничников. Здесь были и Рэке, и фельдфебель, и Фриц Кан. Вальдауэр вытирал пот со лба.

— Все бы хорошо, если бы не эти иностранные слова. Суффиксы, префиксы…

Последнюю фразу заглушил смех присутствующих.

— Чего вы гогочете? Голова трещит от этих бесконечных «фиксов»!

— Может быть, имеет смысл уменьшить нагрузку на одно занятие? Предлагайте, товарищи! — сказал Восольский.

— Я бы хотел попросить вас иногда говорить на наших занятиях и о литературе, — заметил Унферихт. — Например, о стихах Эриха Вайнерта или о произведениях классиков.

Остальные поддержали Унферихта, и Восольский пообещал устроить в следующий раз такое обсуждение. Позднее в клубе он беседовал с Бергеном и Рэке.

— Хочу еще раз вернуться к анонимным письмам, — обратился он к Бергену. — У меня был еще один разговор с пастором…

— С Хинцманом? — перебил его Рэке.

Восольский улыбнулся.

— Да, но прошу вас правильно понять меня. Религия интересует меня с исторической точки зрения. К тому же я считаю, что лучше, когда знаешь своих противников. Но вернемся к пастору. В последнее время он ведет себя довольно странно. У меня такое впечатление, что его чем–то вывели из себя. Может быть, он тоже получает записки? Мне кажется, имеет смысл поговорить с ним. Ведь наши отношения с жителями, с моей точки зрения, во многом зависят и от пастора.

— Несомненно, — ответил Рэке. — Хинцман действительно раздражен, и мы это знаем. Он считает, что окно в его часовне разбил кто–то из наших товарищей. Вы слышали об этом?

— Да. Но ведь это выдумки!