В подполье можно встретить только крыс…

Я хорошо знал свои обязанности и поэтому не чувствовал никаких неудобств от указанного изменения в штатном расписании. Но это, оказывается, не устраивало начальника штаба. Он начал давать своему заместителю поручения явно оперативного характера, а когда тот не смог справиться с ними, поскольку весь рабочий аппарат, предназначенный для оперативной работы, находился в моем подчинении, и пожаловался начальнику штаба на отсутствие необходимых ему помощников, начальник штаба дал «соломонов» ответ: «Вам подчинен весь штаб. Вот и используйте кого вам надо». Тот, ничтоже сумняшеся, дал задание моему заместителю полковнику Савасееву. Савасеев, тактичный человек, внимательно все выслушал, затем заявил: «Я доложу начальнику отдела, и как он прикажет, так и буду действовать».

Савасеев пришел ко мне. Я выслушал его и сказал, что с этим я сам разберусь. Я распределил савасеевское поручение между офицерами отдела и по выполнении доложил начальнику штаба. Когда закончил, то спросил у Петрова:

— Скажите, у нас введена система командования через головы непосредственных начальников?

— Не понимаю.

— Объясню. Вот это задание, которое я вам доложил, получено полковником Савасеевым от вашего заместителя, минуя меня.

— Но я могу часть своих обязанностей передать своему заместителю.

— Можете! И я даже посоветовал бы сделать это возможно быстрее. Только я вам заранее скажу, что начальник штаба, если он хочет оставаться таковым, не может никому передать функции руководства оперативной частью, разведкой и связью. Во всяком случае, Василий Иванович, — перешел я на более свободный тон, — я никаких указаний по существу работы отдела ни от кого, кроме вас, или лица, замещающего вас в ваше отсутствие, принимать не буду, а подчиненным своим отдам распоряжение — ни по чьим вызовам без моего ведома не ходить. Если не хотите скандалов, никаких передаточных инстанций между собой и мною не устраивайте и моих подчиненных сами не дергайте и другим не позволяйте. Я скандалов не боюсь. Мне, вы знаете, терять нечего.

— Ну хорошо! Раз вам так неприятно, я буду давать вам распоряжения лично. Но за собой я оставляю право вызывать любого оператора непосредственно, не ставя вас в известность… И если вы будете запрещать идти по моему вызову, буду на вас накладывать взыскания.

— Неожиданный для меня этот разговор, Василий Иванович, не этому мы вас в академии учили. Чтоб выпускник Академии Фрунзе не уважал работу операторов — это совершеннейший казус.

— Речь не об операторе, а о вас лично. Надо лучше беречь свой престиж.

— Мой престиж генерала и преподавателя ничем никогда не подорван. Больше стычек по сути работы оперотдела не было, но мелкие недоразумения даже возросли. Петрову доставляло истинное удовольствие подчеркивать свое служебное превосходство. Вот, мол, я, недавний выпускник академии, — начальник штаба, а ты, бывший начальник НПО и начальник кафедры, — в моем подчинении. Чтобы подчеркнуть это, он любое мое новаторское предложение отбрасывал, что называется, с порога. В начале я пытался доказывать свою правоту и убеждать. Потом, увидев, что ему доставляет удовольствие отвергать все мои доказательства без обоснований, опираясь только на имеющуюся у него власть, я избрал другую линию поведения.

Когда он, с ходу отвергнув мое предложение, начинал по поводу него отпускать «остроты», я с безразличием говорил: «Мое дело предложить, ваше — принять или отвергнуть. Суть моего предложения вот в чем». В нескольких фразах я излагал предложение и замолкал. Василий Иванович — быстродум и человек весьма самоуверенный. Очень высокого мнения о своих дарованиях. В результате часто принимает необдуманные решения. И не дай Бог, кто-нибудь начнет возражать против такого решения. Обидится, примет высокомерную позу, упрется. Но если ему возразят не настойчиво, просто выскажут сомнение, он способен перерешить, принять более благоразумное решение.

С тех пор, как я занял позицию «мое дело предложить — ваше решить; я на своем предложении не настаиваю», не было ни одного случая, чтобы мое предложение не было принято. Это все свидетельствует о высокомерии и повышенном самолюбии при безусловном наличии здравого смысла.

Наш командарм, Александр Федорович Репин, был человеком иного склада, чем Василий Иванович. Коренастый, с широким простецким лицом, которое буквально светилось доброжелательностью, несмотря на очень серьезное выражение. Его в армии любили, и его распоряжения старались выполнить как можно лучше. Я не знаю случая, чтобы он на кого-то повысил голос, кого-то наказал. Несмотря на это, а может, именно поэтому дисциплина была высокая. Говорил он медленно, раздумчиво и смотрел на собеседника внимательным, добрым, умным взглядом. Слушал людей заинтересованно и терпеливо. Было впечатление, что от каждого он учится, стремится выявить все в нем интересное.

Генерал-лейтенант Репин Александр Федорович был, безусловно, выдающимся военачальником и, очевидно, достиг бы высоких постов. Но нелепый случай оборвал его жизнь.