Подлил масла в огонь и Генеральный штаб. Экстренная разведсводка об укреплениях на бывшей Польско-Чехословацкой госгранице давал? карту и описание укрепленного района с большой плотностью долгов ременных укреплений и заграждений. Эти сведения и слухи, которые разбухали и делались все страшнее, отразились на решимости войск Полки явно не хотели идти к границе и пересекать ее, предпочитая действия на бывшей польской территории. Слухи начались снизу, от солдат и местного населения. Но когда пришла схема из Генерального штаба, поверили и командиры.
Внимательно проанализировав эту схему, я доложил Смирнову, сделав твердый вывод: «Если долговременные укрепления на нашем направлении есть, — я в этом не уверен, — то они находятся сразу же юго-западнее Керешмезе. На границе же — утверждаю это — ни одной долговременной точки. Никто не станет растягивать УР на сто тридцать километров по фронту, если те же задачи можно решить, создав узел шириной по фронту три-пять километров». Смирнов со мной согласился и приказал полкам о схеме не сообщать. Но доклад — анализ схемы — для корпуса подписать отказался. Он посоветовал послать доклад за одной моей подписью, указав, что командиру эти соображения доложены, но он сомневается и поэтому позволил посылать как мое личное мнение.
— При наших сегодняшних отношениях с Гастиловичем мои «сомнения» пойдут на пользу делу, а моя подпись под этим документом будет действовать против.
Смирнов оказался прав. Гастилович согласился с моим мнением и разослал указание в дивизии «прекратить панические слухи о мифических укреплениях и перейти в решительное наступление». Это было кстати, так как части уже двое суток топтались на месте в двух-трех километрах от границы. После приказа Гастиловича начали продвигаться как слепые, ощупью. Но диво. Легенда об УРе на границе вдруг начинает превращаться в реальность. Из корпуса сообщают, что наш левый сосед — 137-я дивизия — захватила двенадцать долговременных огневых точек. 151-й полк доносит еще о двух. По одной «дарят» нам 129-й и 310-й полки. Затем у нас донесения о захвате ДОТов прекращаются, а у генерала Васильева (наш левый сосед) число их все растет. Максимальная цифра, насколько мне помнится, у него достигла сорока двух. Меж тем я побывал на первом захваченном ДОТе. Оказалось, что это обычный давно заброшенный стрелковый блокгауз. Толщина железобетонных стенок не более пятнадцати сантиметров. Во всех четырех стенах прорези для ведения огня из винтовок или автоматов. Пулеметных амбразур нет. Очевидно, блокгаузы ставили не для занятия их гарнизонами, а как временные позиции для пограничников при ведении маневренного боя с вторгшимися небольшими отрядами противника.
Но Гастиловича сообщения о захвате большого количества ДОТов снова вдохновили на передовые отряды. Он либо в глубине души не поверил моим соображениям об УРе, либо сообразил, что ему выгодно задним числом признать правильность генштабовской схемы, так как тогда действия корпуса приобретают весьма солидное значение — прорыв укрепленного района. И он, веря или делая вид, что верит, пишет приказание, в котором указывает, что войска корпуса прорвали глубокоэшелонированный пограничный укрепленный район: захвачено около пятидесяти долговременных железобетонных огневых точек. Наступление продолжается. В связи с этим командиру 8-й с.д. приказано создать сильный передовой отряд, который должен с ходу сбить прикрытие противника и развить стремительное наступление вдоль шоссе Кереш-мезе — Рахув. Главными силами дивизии наступать в том же направлении с задачей не позднее исхода третьего дня установить контакт с наступающими войсками 3-го Украинского фронта в районе Слатина — Сегед.
Как выполнялся этот приказ, я расскажу позже. А сейчас мне необходимо сообщить о событии, которое произошло в то время, когда мы «прорывали» приграничный УР. Гастилович таки добился своего. Командующий фронтом отозвал Смирнова в свое распоряжение. На его место приехал полковник Угрюмов Николай Степанович, который до этого занимал должность заместителя командира корпуса — в нашем же корпусе, то есть у того же Гастиловича.