В плену у орбиты

— Невозможно. Есть факторы, нам неизвестные — кое-что мы еще не знаем. Но они не столь существенны. Наши расчеты довольно точны, генерал. Атмосфера, как вы знаете, никогда не находится в покое — она то вздымается, то опускается, как диафрагма. До некоторой степени это зависит от солнечной активности. Но в худшем случае мы ошибаемся не более чем на один — два витка.

— А сколько еще продержится космонавт?

— Об этом мы ничего определенного сказать не можем, генерал. Большую часть сведений об искусственной среде в капсуле мы почерпнули из сообщений американцев. Правда, космонавт может уменьшить давление в кабине, а то и вовсе перекрыть подачу кислорода туда и оставить под давлением только скафандр. Однако очень сильно снижать давление нельзя — упадет насыщение артериальной крови кислородом. Впрочем, кое-какие выводы мы все же сделали.

— И?..

— По нашим расчетам, кислород у него кончится примерно за шесть — двенадцать часов до начала возвращения капсулы в атмосферу.

— Значит, никакой надежды на спасение космонавта нет?

— Никакой, генерал. Во всяком случае, судя по тому, что нам известно.

— Гм… Скажите, Николай Трифонович, с данного момента, с этой самой минуты — через сколько часов этот американец… Пруэтт… останется без кислорода?

— Приблизительно через сорок два часа. А в чем дело, генерал? Разве это имеет значение?

— Еще какое! Огромное! Благодарю вас, Николай Трифонович, вы отлично поработали. Спасибо, спасибо!

Генерал Карпенко, доктор технических наук, специалист по артиллерии, заслуженный летчик, член-корреспондент Академии наук, круто повернулся и поспешно направился в радиоузел. Часовой у двери вытянулся; генерал прошел прямо к оператору у коммутатора.

— Вызовите мне Байконур, Ваничева! Быстро!

— Слушаюсь, товарищ генерал.

Двадцать шесть секунд спустя:

— Ваничев?

— Да, товарищ генерал.

— Слушайте внимательно. Академия подтвердила наши предположения. Дальше — кислорода у космонавта остается всего на сорок два часа. Хватит нам времени выполнить наш план?

— Одну минуту, товарищ генерал…

Прошло еще пятьдесят две секунды:

— Товарищ генерал, времени хватит. Со вчерашнего вашего звонка люди работают без отдыха. Система управления и слежения уже перестроена на новый план полета, и мы работаем без задержек. Успеем, товарищ генерал, успеем.

— Превосходно! Но помните, никто, кроме вас и вашего помощника… как его фамилия?.. Меркулова, никто не должен знать об изменении в плане. Ясно?

— Да, товарищ генерал. Я вас понял.

— Хорошо. Когда предполагаете произвести запуск?

— Управимся за восемнадцать часов, товарищ генерал.

— Действуйте, Ваничев. Я вылетаю немедленно. Буду у вас часа через четыре. До свиданья.

Генерал Карпенко потер руки и задумчиво наморщил лоб. Все идет по плану.

Он обернулся к телефонисту.

— Вызовите аэродром. Скажите, пусть запускают двигатели и готовят машину к немедленному вылету.

— Слушаюсь, товарищ генерал…

Генерал Карпенко не услышал ответа. Он уже бежал по длинному коридору к своей «Чайке», которая должна была домчать его до реактивного самолета, а тот в свою очередь — до Байконура, где со вчерашнего дня сотни людей работали всю ночь напролет.

Его звали Роберт С. Гендерсон, в области пилотируемых космических полетов он был далеко не последним человеком. Гендерсон, руководитель Центра пилотируемых полетов в Хьюстоне, встретил вошедшего в его кабинет Пруэтта улыбкой.

— Садитесь, Дик, — сказал он. — Остальные сейчас подойдут.

Остальные? Пруэтт вообще не знал, кто еще будет и зачем его самого вызвали к Гендерсону. И лишь дрогнувшие брови выдали его недоумение, когда в кабинет вошел Роджер Маккларэн, руководитель программы «Джемини». С Маккларэном вошли несколько его помощников; с ними Пруэтт был уже немного знаком, и они, рассаживаясь за большим столом, добродушно приветствовали его.

Вошел и горячо пожал Пруэтту руку Джордж Кейт, возглавлявший Центр управления полетами по программе «Меркурий» на мысе Канаверал. Появился Энди Блейк из рабочей группы «Меркурия». За ним гуськом проследовали к столу несколько инженеров.

Гендерсон кивнул секретарше, та встала и закрыла дверь.

Все в сборе, — начал Гендерсон. — Приступим к делу.

Он в упор взглянул на Пруэтта. Космонавт хранил бесстрастное выражение лица.

— Дик, вы знаете, зачем мы вас вызвали сюда?

— Нет, сэр, не знаю.

Гендерсон, вертя в руках карандаш, чуть склонился.

— Мы решили приступить к подготовке запуска «МА-10».

Больше он ничего не сказал. Но этого было достаточно. Пруэтт почувствовал, как все его мышцы напряглись. В голову мгновенно полезли всякие догадки, но он не позволил себе даже помыслить о возможности… Но как трудно было удержаться… Огромным усилием воли он подавил разыгравшееся воображение. На лице его не дрогнул ни один мускул.

— Вы знаете всю предысторию, поэтому я не стану ничего объяснять, — продолжал Гендерсон. — Суть дела в том, что мы должны осуществить еще один полет капсулы «Меркурий». «Джемини», конечно, остается в плане, ну, скажем, в немного перекроенном плане. Мы все же собираемся запустить ее этой зимой, но попозже.

Он откинулся на спинку стула и вздохнул.