В переплёте

Прежде всего, необходимо отметить, что ни постмодернизм, ни реализм, ни какое бы то ни было направление в литературе не является пассивно лежащим предметом, произвольно или с умыслом извлекаемым на свет Божий. В каждую эпоху в зависимости от господствующих ценностей формируется тот или иной тип культуры. Одной из характеристик и отличительных особенностей культуры общества потребления стал провозглашённый Ф. де Соссюром и усвоенный философией постмодернизма отрыв означающего от означаемого. В этой парадигме сформировалась культура ложных знаков, то есть явлений, существующих без связи с традиционно понимаемой действительностью и без связи с такими понятиями, как «смысл» и «истина». Уместно было бы говорить о том, что «постмодернизм» – это состояние умов на определённом этапе истории. А такое философское и литературное направление как постмодернизм предлагает инструментальную теорию для описания этого состояния. То есть роль постмодернизма, скорее, описательная, нежели разрушительная. Человек, преодолевший постмодернизм в себе, обретший смысл и обратившийся к поиску истины, естественным образом потеряет интерес к постмодернизму в культуре и найдёт иные пути самовыражения.

Но допустим даже, что в силу объективных причин интерес к постмодернизму иссяк. Достаточно ли этого для создания нового понятия? Очевидно, что нет. Более того, литература, как и любая другая область культуры, является живым, постоянно меняющимся организмом, перекликающимся с действительностью и отзывающимся на неё. В связи с чем можно утверждать, что реализм ещё не раз претерпит изменения и станет другим. Так, например, советский реализм отличается от реализма XIX в. Что же удивительного, что реализм XXI в. отличается от реализма века XX? Уместно будет вспомнить появление соцреализма. Но во-первых, не вся советская литература реалистического направления может быть отнесена к социалистическому реализму. А во-вторых, понятие «социалистический реализм» является как раз таки контекстуально уместным или релевантным, поскольку не просто заявляет о некой, вполне естественно появившейся новизне, но совершенно чётко определяет, в чём именно эта новизна состоит. Литературная энциклопедия сообщает, что социалистический реализм – это «художественный метод литературы и искусства, сложившийся на рубеже XX в., утвердившийся в годы начавшегося социалистического переустройства мира, ставший основным методом советской литературы; отражение современного исторического процесса в свете идеалов социализма определяет и содержание и художественно-структурные принципы социалистического реализма…»

Что же касается постсоветского «нового реализма», то ни культурно-исторических связей, ни смысловой нагруженности он не несёт. Вполне естественно, что пройдёт не так уж много времени, и реализм опять обновится, приобретя принципиально новые черты и став отличным от себя вчерашнего. Неужели в этом случае нас ждёт появление «новейшего реализма», затем «гиперновейшего», а то и «гипермегановейшего»?

Совершенно очевидно, что новое понятие лишь нарушает семантическую непрерывность, заставляя кромсать культурное пространство неясными воображаемыми границами и плодя никому не нужные сущности. Выдумав «новый реализм» в 90-е гг. XX в., группа литераторов стремилась обособиться от соцреализма, подвергавшегося в то время нападкам. И неспроста теоретики «нового реализма», словно оправдываясь перед хулителями, пишут, что «реализм стал иным, не таким, как прежде, новым»6. В 1997 г. в Москве состоялась научно-практическая конференция, посвящённая «новому реализму». В выступлениях, опять же интонационно напоминавших оправдания, прозвучали отсылки к новым реалиям, идеологическим и мировоззренческим изменениям, к тому, что реализм «за истекшие годы претерпел важные, но не вполне понятные изменения». Пожалуй, наиболее точно обрисовал ситуацию с реализмом писатель П. Палиевский, заявивший, что «как писатель современной литературы, я не вижу в ней никакого нового реализма. Есть попытки – слабые или сильные – вновь обрести опору в жизни, в действительности, найти в них какой-то смысл, – это очень трудно, потому что жизнь сейчас сознательно превращена в бессмыслицу. Но чтобы это было чем-то новым – такие вот попытки, – не скажу».