В паутине

Естественно, что происшедшее вызвало скандал и стало сенсацией. Старый клан, члены которого всегда утверждали, что в Серебряной Бухте ничего не может произойти, был глубоко подавлен. В Розовой Реке случился пожар. В Трех Холмах — любовный побег. Даже в Индейском Ключе несколько лет назад произошло настоящее убийство. Но ничего такого не бывало в Серебряной Бухте. И вот стряслось, словно в отместку.

Чтобы Джоселин вела себя таким образом! Ладно, если бы так поступила ее пустоголовая сестрица Милли! От нее можно было ожидать чего-то подобного, и ей бы все простилось. Но никто бы и не подумал, что Джоселин способна на такой из ряда вон выходящий поступок, так удивить всех — поэтому ее не могли простить. Хотя, самой Джоселин, казалось, было совсем неважно, простят ее или нет. Никакие мольбы ни на дюйм не сдвинули ее.

— Ее отец был таким же, помните, — рыдала миссис Клиффорд Пенхаллоу. — Он никогда не менял своих решений.

— Но Джоселин же изменила свое, в тот вечер в Лесной Паутине, — отвечали ей. — Что произошло, Синтия? Ты, ее мать, точно должна это знать.

— Откуда я могу знать, если она не говорит мне? — возражала миссис Клиффорд. — Никто из вас и не представляет, как она упряма. Она просто сказала, что не вернется к Хью, и все. И даже не будет носить обручальное кольцо. — Миссис Клиффорд считала, что это самое худшее. — Никогда не встречала большей упрямицы.

— И как нам теперь ее называть? — причитал клан. — Она ведь стала миссис Дарк. Это невозможно изменить.

На острове Принца Эдуарда, где за шестьдесят лет случился лишь один развод, ничто не могло изменить этого. Никому и в голову не приходило, что Хью и Джоселин могут развестись. Дарки и Пенхаллоу все до одного умерли бы от такого позора.

Через десять лет история сама по себе сошла на нет, хотя некоторые еще продолжали гадать, не появится ли с запада его жена. Но все приняли положение дел как постоянное и непреложное. Люди даже забывали думать об этом, кроме тех редких случаев, когда видели Хью и Джоселин в одном помещении. Тогда бесплодные гадания возобновлялись.

Хью был красив, и стал намного интересней теперь, в свои тридцать пять, чем двадцатипятилетним, когда был довольно тощим и долговязым. Один взгляд на него наполнял уверенностью, что этот мужчина, полный крепкой и спокойной силы, может все. Он продолжал жить в Лесной Паутине со старой тетей, которая вела для него дом, а в фермерских кругах его рассматривали как перспективного человека. Поговаривали, что консервативная партия намерена выдвинуть его кандидатом на следующих выборах в местный парламент. Но горечь в его глазах выдавала, что он потерпел крах в жизни. С той таинственной брачной ночи никто не слышал его смеха.

Он бросил короткий жадный взгляд на Джоселин, на миг остановившись в дверях. Он не видел ее долгое время. Ее красота не потускнела за прошедшие трагические годы. Густая грива ее волос, уложенных вокруг головы пламенным протестом против модных стрижек, казалась еще прекрасней, чем прежде. Джоселин оставила позади свой расцвет — ее щеки побледнели. Но шея, которую однажды он целовал так нежно и страстно, была столь же изящна и того же цвета слоновой кости, а чудесные глаза, что могли быть голубыми, зелеными или серыми в зависимости от настроения, остались столь же сияющими и влекущими, дерзкими и живыми, как в тот миг, когда она смотрела на него в холле Лесной Паутины, в тот вечер десять лет назад. Хью сжал кулаки и губы. Хитрый лис Стэнтон Гранди уставился на него — вечно все смотрели в его сторону. Жених, отвергнутый в брачную ночь. Жених, от которого сбежала невеста, в предполагаемом ужасе или из протеста, проделав три мили по темной пустой дороге. Ладно, пусть пялятся и гадают. Только он и Джоселин знали правду — трагическую абсурдную правду, что разъединила их.