В ожидании зимы

«Пытливый у тебя ум, – улыбчиво мурлыкнул мыслеголос Млады. – Для наших жён существует Чертог Упокоения, в котором их души готовятся к слиянию со светом Лалады. Это как бы тоже Тихая Роща, но невидимая глазу живых. Там души успокаиваются, очищаются и отдыхают от земной суеты. Вот ты, к примеру, не пойдёшь ведь на праздник взъерошенная, в будничной одежде, усталая и грустная, верно? Ты принарядишься, причешешься, приведёшь себя в хорошее настроение… Одним словом, приготовишься. Так и душа готовится к этому светлому переходу».

– А почему так? – не унималась Дарёна. – Почему дочери Лалады упокаиваются в Тихой Роще, а их супруги – отдельно, в этом самом Чертоге?

«Почемучка ты моя… – Млада замешкалась с ответом. – Так уж устроено на свете. Мы отличаемся от наших жён при жизни – наверно, и души наши отличаются. Потому, наверно, Лалада и завела такой порядок. Но это наши домыслы, а правду мы узнаем уже ТАМ, за гранью…»

И вот, настал этот тихий день – в самом прямом смысле. Проснувшись, Дарёна поразилась особой, звеняще-торжественной тишине, которая царила в доме. Умывшись из кувшина водой пополам с ромашковым отваром и им же прополоскав рот, приведя в порядок волосы и одевшись, девушка зажгла лучинку и в сонной утренней тьме села за рукоделие: её ждала незаконченная рубашка. Дарёна «покормила» белогорскую иглу кровью из своего пальца, закрыла глаза и обратилась к внутреннему источнику света где-то под бровями…

В тишине работалось легко и вдохновенно. Почти догоревшая лучинка затрещала, готовая погаснуть, и Дарёна зажгла от неё новую. Стежки, как слова песни, струились из-под пальцев, и на ткани расцветал узор из жар-птиц, целующихся с петушками среди затейливых цветочных завитков. Рисунок этот, как объясняла Зорица, оберегал любовь.

Каково же это – стоять, слившись с деревом и пребывая душой в неземных, прекрасных и сияющих далях? Должно быть, тел своих упокоившиеся в Роще совсем не чувствуют, пребывая в чертоге безмятежности чистым и незамутнённым, как озёрная гладь на рассвете, сознанием. Счастливые же они, наверно! Отмучились, отработали, отдышали своё… Летом редкие птичьи голоса перекликаются среди ветвей, зимой настаёт снежное молчание. А корни деревьев потихоньку пьют Лаладину силу из подземной реки Тишь.

Чувствуя, что отвлекается мыслями от работы, Дарёна нахмурилась и попыталась вернуть себе сосредоточенность на вышивке. Раз стежок, два стежок, три стежок – вот и клювик жар-птицы дотянулся до петушиного. Губы девушки тронула улыбка, а скулы порозовели при воспоминании о поцелуе, подаренном ей Младой накануне. Это было не просто тёплое и щекотное слияние губ, а соединение чего-то большего – душ, сердец, умов. Они были простёганы единой золотой нитью, вплетены в одну канву. Вновь кошачья нежность мурлыкнула внутри, и Дарёна, улыбаясь, принялась стремительно и радостно класть новые и новые стежки.

Наконец какие-то звуки в доме заставили её насторожиться. Наверно, матушка Крылинка растапливала печь, собираясь готовить завтрак. Завтракали обычно разогретыми остатками вчерашнего ужина, но иногда супруга Твердяны баловала домашних свеженькими блинами и ватрушками. Ох и жирны, золотисты и узорчато-ноздреваты были её блинчики! Со сметаной – м-м, песня, а если завернуть в блин кусочек жареной или солёной рыбки… Язык проглотить можно.

Ну нет, этак работать нельзя. Дарёна отложила вышивку: мысли крутились явно не там, где надо – то порхали невидимой птахой над Тихой Рощей, то проголодавшимся котёнком крались к растопленному очагу. Решив, что она могла бы быть полезной в кухонных хлопотах, Дарёна направилась в средоточие вкусных запахов.

Неслыханное чудо: Крылинка, Рагна и Зорица, обычно болтавшие и даже порой спорившие между собой за приготовлением еды, сегодня обходились без слов. Каждая молча занималась своим делом: Крылинка пекла свои знаменитые, завораживающе вкусные и узорчатые блинчики, а Зорица заворачивала в них предварительно очищенные от костей куски жареной рыбы и горкой укладывала получившиеся конвертики на блюдо. На кухне было две печи, устроенные, видимо, для более быстрого и удобного приготовления еды на большую семью, и супруга Гораны, Рагна, обжаривала куски вчерашней баранины, куриное мясо и свиную печёнку, собираясь, по всей видимости, делать кулебяку. В печи между тем варились пшено и яйца – также для начинки этого сложного пирога. Больше никого на кухне не было: девушек-работниц по случаю праздника отпустили домой.