В осаде

Она ушла, приободрённая, весёлая, а он покрутил головой, как если бы у него болел зуб, и заставил себя не думать о девушке, шагающей по лесу в деревню, занятую немцами.

Она должна была пробыть в отлучке неделю, но прибежала назад вечером того же дня, запыхавшаяся от бега и всё-таки мертвенно-бледная, с померкшими глазами. Скользнув без спросу в землянку Гудимова и, убедившись, что он один, она выговорила, бессильно опустив руки:

— Алексей Григорьевич… Ленинград..

Ему не надо было объяснять — что. Уже не раз Ольга присылала ему коротенькие записки: «Немцы сообщают — Ростов… Тула… Севастополь…» Иногда она или другие разведчики доставляли ему немецкую газету на русском языке под диким названием «Русская правда». Немцы не жалели слов, расписывая свои победы над большевиками. Они заверяли читателей, что на-днях Ленинград падёт. Ни Гудимов, ни партизаны не верили этому и издевались над немецким хвастовством. «Не будет немцев в Ленинграде!» — говорили они. Значит, немцам удалось?..

Гудимов так сильно сжал кулаки, что заныли пальцы, и, овладев собою, резко спросил:

— Разве ваше задание отменяется? Хотя бы и три Ленинграда…

Оля хотела ответить, но смолчала. Он заметил, каким маленьким — с кулачок — стало её лицо, как сильно похудели, словно сузились, её плечи. Но жалость только мелькнула, оттеснённая страшной новостью, которая требовала от него немедленного, очень твёрдого решения.

— Откуда это известно? — спросил он мягче.

— Они по радио сообщали. Я сама слышала. И салютовали залпами. Пьют, горланят. Приглашают вечером на танцы.

— Наверно, врут, — сказал Гудимов. — Разве они мало врали?

— Кажется, нет, — прошептала Ольга. — Они сообщают: после длительных уличных боёв ворвались… часть большевистских войск героически обороняется на Васильевском острове…

Это признание — «героически обороняется» — было той подробностью немецкого сообщения, которая заставляла поверить. Можно было отчетливо представить себе отчаянные баррикадные бои на Лиговке, на Садовой, на Фонтанке, на Невском, и то, как теснимые немцами защитники города взорвали прекрасные невские мосты и всеми силами уцепились за последний клочок ленинградской земли — за Васильевский остров, и как сейчас обрушивается на них лавина огня с того берега Невы и с неба…

— Ты уже сказала кому-нибудь?

Ольга оскорблённо вскинула голову.

— Вы меня считаете болтливой? — задыхаясь, проговорила она. — Или вы не доверяете или…

Он движением остановил её, притянул к себе и на миг прижал её голову к своей груди.

— Не сердись, Оленька, — сказал он. — Мы просто очень сейчас несчастны…

Из её глаз хлынули слёзы.

— Что же это… Алексей Григорьевич… что же теперь будет?..

— Будет всё то же, — с усилием сказал он.

Он отправил её, приказав никому ничего не рассказывать. Он давал себе одну ночь на то, чтобы пережить страшную новость и принять решение — как и на что направить силы и гнев своих бойцов.

И вот настала эта ночь. Перед тем как лечь, он по привычке обошёл уже разросшийся партизанский лагерь, придирчиво проверил караулы, постоял у входа в землянку. Небо расчистилось, и сквозь путаницу сплетённых ветвей сияли редкие звёзды. Где-то далеко над лесом взлетели цветные ракеты, озаряя весёлым светом верхушки деревьев, — немцы праздновали падение Ленинграда.

Гудимов вошёл в землянку, перешагнул через спящих товарищей и подкинул в печурку несколько полешек. Пламя вяло облизывало сырые шипящие полешки и, не охватив их, уползало в дымоход. Алексей Григорьевич тяжело опустился на скамеечку перед печкой, положил голову на руки и задумался.

В его сознании возникало множество коротких, ярких картин, и каждая из них была горше предыдущей. Вот знакомое парадное с цветными стёклами, и по лестнице бегут, гогоча, немцы в зелёных шинелях, грубо стучат в двери и врываются в квартиры… Вот они окружили на углу, возле Гостиного двора, группу женщин и мальчишек, захваченных на баррикаде, и глумятся над ними: «Что, отстояли Ленинград?» Вот они бродят по набережной Невы и радостно хихикают, пяля глаза на гордость России…

Он отогнал навязчивые образы и вспомнил Колю Прохорова, пробирающегося сейчас к линии фронта… А где она, эта линия?! Сломив сопротивление Ленинграда, немцы должны были стремительно рвануться к Вологде, к Ярославлю, отрезая север с незамерзающим Мурманским портом… Высвободив свою многотысячную армию, осаждавшую Ленинград, они рвутся вперёд, в обход Москвы, с севера и с юга… Если невозможное оказалось возможным и Ленинград сломлен — значит, обескровлена, разгромлена Красная Армия?..

А мы? — спросил он себя, потому что ход войны был связан для него с группой руководимых им людей и с его собственным участием в войне. И трезво сказал себе, что положение отряда резко ухудшается. Трудно рассчитывать на удачу Коли Прохорова. Ни связи, ни помощи снабжением наладить не удастся. Отряд окажется затерянным в глубоком тылу немцев, среди запуганного и потрясённого поражением населения.

Он рисовал себе эти как будто неизбежные следствия несчастья… и не верил им.

На что же я рассчитываю? Слеп я, что ли?