В океане. Повесть

- Ну-ну, иди, говори, - сказал шутливо Агеев. - Смотри только не просчитайся.

- Что это вы слишком веселый? - спросил подозрительно Фролов.

Он поднял бинокль.

- Эх, Сергей Никитич, зря вы к девушкам так равнодушны. За вас любая бы с радостью пошла. Только этому делу больше внимания уделять надо…

- А вы, товарищ сигнальщик, вместо посторонних разговоров лучше бы за морем внимательно следили, - вдруг резко и холодно сказал Агеев. - Почему не докладываете о мачтах кораблей - по носу курсовой угол десять?

- Мачты справа десять градусов! - крикнул Фролов.

Не успел мичман договорить, а уже сам сигнальщик заметил чуть проступающие острия над далеким рубчатым горизонтом. Только ястребиные глаза Агеева, не вооруженные биноклем, смогли различить раньше него эти верхушки мачт.

- Мачты военного корабля. Крейсер. Идет курсом на нас! - звонко докладывал Фролов. - Силуэты двух миноносцев. Наши военные корабли на горизонте.

- Наши корабли. Крейсер и два миноносца, - подтвердил, всмотревшись, Сливин…

Звеня каблуками, мичман сбежал с мостика. «Уж не приревновал ли меня? - вдруг подумал Фролов. - Да нет, с чего бы?» Никогда он не видел Сергея Никитича гуляющим с ней, занятым долгим разговором. Никогда не обмолвился Агеев о своем чувстве к Тане. Почему же так грубо осадил? Естественно - сделал замечание по службе: «Настоящий боцман - придира и грубиян», - вспомнилась шуточная оценка Кульбина. «Нет, не могу на него обижаться», - не опуская бинокля, думал Фролов.

Агеев прошел на ют. Сама собой рука потянулась в карман, вынула разноцветную трубочку. Медленно набил трубку табаком.

Вдалеке величественно плыла громада дока, она казалась совсем неподвижной, только перед носовыми торцами вставали снежно-белые фонтаны ударяющихся в понтон волн. У тросов чернели крошечные фигурки вахтенных. Сергей Никитич знал, что там стоят надежные люди: боцман Ромашкин, Мосин, Щербаков, другие матросы, которым сумел, похоже, передать кое-что из своего многолетнего опыта.

Все яснее вырисовывался впереди горбатый силуэт Рыбачьего - нашей североморской твердыни, один взгляд на которую поднял в душе вихрь воспоминаний и чувств.

Вспомнился Кувардин, разговор с ним в часы поисков «Красотки Чикаго» о сказочном будущем полярного края. Не дожил Матвей Григорьевич до этих, уже близких теперь дней. Спи спокойно, боевой друг, в ледяной подводной могиле, не зря отдал ты жизнь для нашей победы…

Все явственней вырастали силуэты кораблей. Четко были видны обводы их высоких и стройных бортов, зачехленные орудия и торпедные аппараты.

- Смотри ты, опять белые чайки вокруг. А в пути они какие-то другие были, чернокрылые, - донесся до Агеева голос одного из свободных от вахты матросов.

- Эх, красавец крейсер! - услышал он голос другого.

На ют вышел Людов, встал рядом с боцманом, смотрел на бушующий за кормой молочно-белый бурун.

- Ну, Сергей Никитич, кажется, морская жизнь ваша подходит к концу? Женитесь, детьми обзаведетесь, само собой потянет на берег.

Агеев ответил не сразу.

- Не знаю, товарищ майор. Только думаю: она сама человек морской, если посчастливится нам семью завести - не будет препятствовать моей службе.

- Значит, намереваетесь поплавать еще лет двадцать?

Боцман задумчиво кивнул.

- А то, если уйдете с кораблей, непременно разыщите меня - может, опять поработаем вместе.

- Вместе будем книжку по философии писать? - улыбнулся Агеев.

- Вот именно! - сказал майор Людов.

Со стапель-палубы дока доносилась матросская песня:

- Нелегкая дорога, но в ней и честь и слава.
Далеко флаг Отчизны проносят моряки.
И где бы ни ходил я, и где бы я ни плавал,
Повсюду мне сияют родные маяки…

Сливин, Потапов, Курнаков, Андросов, Жуков вглядывались в приближающиеся корабли.

На мачте крейсера широко развевались, пружинились на ветру пестрые сигнальные флаги.

«Добро пожаловать в воды дорогого Отечества. Поздравляю с успешным окончанием плавания», - читал Фролов флажный семафор.

- Да ведь это Володя Ларионов! Ишь каким красавцем командует! - крикнул, вытягиваясь над поручнями, Сливин.

Его острый глаз уже различал черты старого фронтового друга, бывшего командира эсминца «Громовой», теперь держащего на грот-мачте крейсера брейдвымпел командира соединения.

Ларионов стоял на мостике крейсера, тоже смотрел в бинокль. Невысокий, очень прямой, франтовски затянутый в черную морскую тужурку.

- Захождение! - скомандовал Сливин. Взбежавший по трапу горнист уже ждал, приложив к губам, сверкающую медь горна. Военные моряки вытянулись, офицеры приложили руки к фуражкам. Звонкие протяжные звуки горна полились с мостика над волнами.

И над палубой крейсера взлетели такие же звуки - музыка традиционного боевого приветствия, которым обмениваются, встречаясь, корабли нашего непобедимого флота.