В океане

Стоя на носу ледокола, боцман немного пригнулся, верхние пуговицы его рабочего кителя отстегнулись, выглядывали сине-белые полосы тельняшки. Но сейчас боцман не замечал этих непорядков в одежде. Он был целиком захвачен работой.

Недавно прошедший у борта «Прончищева» «Пингвин» развел большую волну. Бросательный конец, поданный с юта «Пингвина», не долетел до палубы ледокола, упал в море. Боцман успел заметить — матрос с бросательным концом слишком перегнулся через борт, не мог хорошо подать конец из-за неправильного положения тела.

— Свешиваться за борт не нужно, замах лучше будет! — крикнул Агеев вслед маленькому кораблю. И теперь, когда «Пингвин» снова подходил к ледоколу, заметил еще издали, что его совет принят: длиннорукий матрос, держащий «на товсь» широкий моток тонкого троса, правильно стоит у борта.

Низкий черный «Пингвин» прошел почти вплотную у носа ледокола. Бросательный конец, отяжелевший от влаги, просвистел в воздухе, коснулся палубы «Прончищева».

Прежде чем он успел соскользнуть, мичман подхватил его, потянул из воды прикрепленный к нему пеньковый проводник. И стальной трос, подтягиваемый десятками рук, пополз на палубу вслед за пеньковым.

На кораблях кружились электрошпили, сгибались и выпрямлялись спины моряков.

Мичман, смотрите, чтоб слабина была! — кричал в рупор с мостика Сливин.

Есть! — отвечал Агеев.

Вира! — выкрикивал Агеев команду, привычную еще со времен работы на гражданских кораблях.

Снаружи тросов стоять! — предупреждал он моряков, без достаточной осторожности работавших на баке.

Семафор на док — по местам стоять, с якоря сниматься! — скомандовал наконец Сливин. Снял фуражку, под холодным ветром вытер вспотевший лоб.

Жуков писал флажками над качающимся, серым с просинью океаном, в бессолнечном свете задернутого тучами неба.

Было видно, как взлетел над доковой башней, забился на ветру белый круг на длинном красном полотнище — ответный вымпел «ясно вижу».

Лоцман Олсен сосредоточенно шагал по мостику ледокола.

Курнаков вышел из штурманской рубки, стоял прямой, молчаливый. Все в штурманском хозяйстве готово к продолжению похода.

Над неподвижно стоящим доком стал вздыматься металлический гром. Было видно, как вползают из воды на палубу черные звенья якорных цепей.

«Не подвел Ромашкин. Времени не теряет, славно разворачивается с якорь-цепями», — подумал главный боцман.

Кружилась широкая стальная катушка носового шпиля.

Смычки якорь-цепи с грохотом струились на палубу ледокола.

Матрос с шлангом в руках обмывал цепь, из клюза обрушивалась за борт плотная водяная струя.

«Пингвин» качался неподалеку на волнах. Трос, соединивший его с «Прончищевым», уходил провисающей частью в глубь океана.

Чист якорь! — крикнул Агеев в мегафон на мостик.

Чист якорь! — доложил старший помощник капитану Потапову.

— Стоп шпиль! — скомандовал старший помощник. Караван двинулся в сторону шхер. Проплывали мимо хмурые очертания острова Скумкам.

Агеев не торопясь шел на корму. Открылась дверь палубной надстройки. Наружу нетвердо шагнул, оперся на поручни похудевший, белеющий забинтованной головой Фролов.

Сейчас же вернитесь! — строго сказала Ракитина, выйдя на палубу следом.

Да я, Танечка, только на минутку. Ветра морского понюхать. Сил нет больше киснуть в каюте!

Фролов глубоко дышал, жадно смотрел в океанскую даль.

Дайте хоть прочесть, что там с дока пишут…

Если сейчас же не вернешься в каюту — честное ленинское, напишу рапорт капитану и ходить за тобой перестану! Пользуешься, что доктор отлучился, — сказала Таня.

Ее глаза так выразительно блеснули, что Фролов покорно повернулся к двери.

Да я только бы еще полминутки…

Поговори у меня! — оборвала Таня, придерживая дверь. Фролов шагнул в коридор. Он и вправду чувствовал себя еще очень слабым…

Таня остановилась у поручней. Постояла, глядя вдаль, обернулась, увидела Агеева, задержавшегося невдалеке.

— Сергей Никитич! — радостно вскрикнула Таня.

Она порывисто шагнула к нему. И мичман, весь просияв, протянул обе руки, вобрал в свои ладони ее легкие застывшие пальцы.

А я и не знала, что вы теперь с нами… Что же не зашли, Сергей Никитич, не навестили? — говорила Таня с улыбкой, тихонько высвобождая руку.

Не успел, Татьяна Петровна, — тоже улыбался Агеев, — Да я теперь часто к вам наведываться буду.

Еще, может, надоесть успею, помешаю вам Димку Фролова лечить.

Он шутил — весь во власти охватившей его радости, но Таня вспыхнула, сердито сдвинула брови.

Надоел мне этот ваш Димка. Непослушный, болтун. Ходишь, ходишь за ним, а он вот вырвется, как сейчас, и все лечение пойдет насмарку.

Нет, Фролов парень хороший, душевный…— продолжал мичман шутливо, но вдруг осекся — что-то поразило его в Танином разгоряченном лице. — Он и впрямь человек хороший, — серьезно, тихо сказал мичман. — Если, Татьяна Петровна, по сердцу он вам…

Сергей Никитич замолчал, внутренне весь напрягся. Так напрягался на фронте, в бою, когда, бывало, вставал из укрытия, зная: в следующий момент, может быть, ударит в тебя смертельная пуля.