В обличье вепря

Сразу за Театерплатц город привычно разыграл одно из нескольких своих чисто театральных исчезновений. Частные дома и общественные здания разбежались по сторонам, и на их месте возник Шиллерпарк. Шиллераллее вела к парковой зоне, постепенно поднимавшейся в гору, по гребню которой тянулась шеренга каштанов, еще даже и не начавших желтеть. Корни одного из них, извиваясь, словно якорные канаты, уходящие в темное море земли, разметили для них три тронных места. На той стороне, чуть вправо, играли в футбол какие-то подростки, много, но слишком мелкие, чтобы от них можно было ожидать серьезных неприятностей. Рут, Сол и Якоб расселись по привычным местам и откинулись к стволу дерева. Прямо у них из-под ног уходил склон холма, и они смотрели через всю равнину на далекие Чечинские горы, очертания которых казались отсюда чередой размытых серо-голубых теней. Солнце натужно изливало на землю последние заряды дневного света. Кожей лица Сол чувствовал, как убывает тепло. Рут закрыла глаза; Якоб сидел и смотрел на хаотически движущихся мальчишек, которых игра уводила все дальше и дальше вниз по склону холма. Троица эта была вместе все это лето, также как и прошлое, и позапрошлое. И дни, проведенные ими втроем, чаще всего заканчивались именно здесь.

— Весь остаток дней своих ты проведешь, тоскуя по нам, — сказал Якоб, — Когда уедешь.

Рут открыла глаза.

— Если уеду, — отозвался Сол, стараясь не показать, что его застали врасплох.

Разговор был старый. Вена или Париж, Флоренция или Берлин — далекие города плавали среди его мыслей, заставляя их вращаться по таким орбитам, которые уводили его бог весть в какие дали. Невообразимое здесь и сейчас будущее поджидало его — неведомо где. Они втроем могли сидеть здесь и думать о прошлом, но в любой момент он мог сорваться и исчезнуть, погрузившись в сказочное инобытие тех, кто уехал, чтобы не вернуться уже никогда.

— Мне бы до Клокуши добраться, и то проблема, — сказал он.

Он встретился было взглядом с Якобом, но тот сразу отвернулся и стал искать глазами футболистов. Те уже успели окончательно исчезнуть из виду, но тихий воздух настолько легко пропускал их голоса и даже тупые звуки ударов башмака по мячу, что казалось, они теперь были ближе, чем раньше: команда гомонливых призраков.

— А может, это мы уедем, а Сол останется, — нарушила молчание Рут, — Предположим, у меня в Венеции живет тетка. Будем жить с тобой над каналом, Якоб, только ты и я. А если он и в самом деле нас бросит, купим где-нибудь неподалеку деревенский домик и будем читать друг другу Шиллера.

Она и еще целая компания их одноклассников участвовали в постановке «Die Jungfrau von Orleans» [195] и бегали на репетиции.

— Соседи выгонят нас из деревни вон, — сказла Якоб.

— Ну, тогда Рильке.

— Забросают нас камнями.

Быстрая улыбка на лице Якоба, сразу после сказанной фразы. Рут старательно выводит его из темной чащи невеселых мыслей о том, что рано или поздно кто-то из них все равно уедет, подумал Сол.

Самое время Сказать. То, что Может Быть Сказано. Вещай. Говори.

Говорить было не о чем. Никаких тайн ни за кем из них не стояло. Он никак не мог взять в толк, к чему Рут пытается подтолкнуть Якоба. Может быть, просто к очередной шутке на его счет. А когда будет самое время Сказать? Назовите точное время.

— Или даже не камнями, а чем похуже, — немного помолчав, добавил Якоб. Он поднялся на ноги и посмотрел вниз, на Сола, — Впрочем, к этому времени тебя уже давно здесь не будет, — сказал он неожиданно резким тоном.

А потом, не добавив ни слова, развернулся и пошел вверх по склону.

— Якоб! — окликнула его Рут. — Якоб, погоди, ты что?

Они тоже встали, оба, и Сол дернулся было вслед за другом.

Пальцы Рут коснулись его руки.

— Без толку. Когда он такой, все без толку.

— Какой это «такой»?

Якоб взбирался все выше, а Сол стоял и смотрел ему в спину. Пальцы Руг сомкнулись у него на запястье.

— Что значит «такой»?

— Не уходи, — сказала она.