В новую жизнь

Въ концѣ апреля профессоръ получилъ отъ агронома N-го земства, своего бывшаго ученика, письмо. Тотъ обещалъ, что мѣсто обезпечено, и что онъ радъ имѣть дѣльнаго помощника.

Передъ Сеней открывалась полезная, хотя и трудная дорога. Но онъ не страшился труда, онъ увѣренно шелъ на новую жизнь. Всегда и вездѣ онъ видѣлъ работу: работала его семья, и онъ самъ на поляхъ подъ солнцемъ, на фабрикѣ, въ мастерской; работали студенты, Василiй Васильичъ, Кирилла Семенычъ, литейщикъ, всѣ… и работали въ тяжелыхъ условiяхъ. А теперь надежда впереди: жизнь перестраивается по новому.

Какъ-то въ маѣ, въ праздникъ, Сеня отправился навѣстить Кирилла Семеныча и сообщить объ отъѣздѣ. Старика онъ засталъ въ маленькомъ садикѣ, подъ кустомъ бузины.

– Ѣдешь?.. — грустно сказалъ Кириилъ Семенычъ. Дѣло доброе, поѣзжай… поѣзжай, ботаникъ… радъ я за тебя…

И какъ не радоваться! Давно ли тяжело приходилось имъ обоимъ; давно ли, кажется, Сеня вертѣлъ колесо и получалъ затрещины отъ Ивана Максимыча! И Кириллъ Семенычъ чувствовалъ, что и онъ сдѣлалъ кое-что для Сени.

— Такъ, такъ… насъ-то не забывай… мы здѣсь останемся, опять свою канитель вести будемъ…

— Забыть васъ!.. — Сеня крѣпко сжалъ руку Кирилла Семеныча. — Никого у васъ нѣтъ, Кириллъ Семенычъ, вы старѣетесь…

— Какъ никого?.. Ну, нѣтъ… врешь!.. А ты-то?.. Я тебя замѣсто родного… да… за сына, почитай, считаю…

— Милый вы мой старичокъ!.. — Сеня въ порывѣ чувства обнялъ стараго рабочаго.

— Ну, чисто медвѣдь… удушилъ… да пусти ты… — говорилъ растроганный Кириллъ Семенычъ, и по его лицу съ морщинами, въ которыхъ застыла ѣдкая чернота завода, ползли слезы.

— Слабыя у васъ руки стали… Много онѣ поработали…

Кириллъ Семенычъ посмотрѣлъ на свои руки.

— Да, поработали-таки… и до могилы не отмоешь…

— Скоро онѣ ослабнутъ совсѣмъ…

— Н-ну, это еще поглядимъ!

— Кириллъ Семенычъ!.. Дайте мнѣ слово, дайте!.. когда онѣ совсѣмъ ослабнутъ, вы вспомните, что есть недалеко отъ васъ… вашъ Сеня… у котораго… желѣзныя руки… онѣ могутъ работать за шестерыхъ… Дайте!..

— Уморилъ… Господи!.. Да я… да я, братъ… Ежели я прiѣду, я такъ сидѣть… сложа руки не буду… Я, братъ… у меня, — онъ понизилъ голосъ, — 240 рублей есть… Я хозяйство поведу… сады — огороды… парники… яблони… малину… Соловьевъ буду слушать… со… со… ловьевъ… на со… солнышко бы… того… Ахъ ты… — Онъ смахнулъ что-то съ лица и, перемѣнивъ тонъ, сказалъ: Сократъ сбирался зайти… книжку я ему обѣщалъ отъ Пахомыча… Слышь, Пахомычъ-то… шибко книжками заторговалъ… Да вонъ никакъ и Сократъ.

Въ полисадникъ входилъ Сократъ Иванычъ, за нимъ Вася.

Глава XXVI. — На Воробьевыхъ горахъ

— Здравствуйте!.. А мы было на „Воробьевку“ хотѣли, — сказалъ Сократъ Иванычъ. — Денекъ-то больно хорошъ… Наши тамъ кой-кто будутъ… Поѣдемте?..

Согласились и поѣхали на Воробьевы горы. Прошли къ Ново-Дѣвичьему монастырю и на лодкѣ переправились черезъ Москву-рѣку. Въ березовой рощѣ, неподалеку отъ гранитнаго водохранилища, устроились за чайнымъ столикомъ. Подошло человѣкъ пять рабочихъ и въ томъ числѣ Куртенъ, по-прежнему молчаливый. Появилось пиво, и зазвенѣли стаканы.

Время бѣжало незамѣтно. Косые лучи солнца прорѣзали березовую рощу, сверкнули бѣловатые стволики, и въ вершинахъ разлился мягкiй свѣтлозеленый полусвѣтъ. На краю, у кирпичныхъ заводовъ, куковала кукушка. Кириллъ Семенычъ пилъ молоко и молчалъ, наслаждаясь природой. Говорили больше о томъ новомъ, что пришло. Литейщикъ развивалъ планы „дѣловые“. Хорошо было бы собраться артелью, достать бы гдѣ-нибудь хоть немного денегъ и сообща открыть дѣло.

— И были бы всѣ мы и хозяева, и рабочiе… — закончилъ онъ.

Мысль всѣмъ пришлась по вкусу. Вася вскочилъ на табуретъ и провозгласилъ тостъ:

— За рабочiй народъ, ур-ра-а!..

— Уррра-ра!.. — покатилось въ березовой рощѣ, и кукушка смолкла.

— За счастливое будущее великаго и свободнаго русскаго народа! — крикнулъ Сеня.

— Э-э… нэтъ… погоди… — сказалъ вдругъ все время молчавшiй Куртэнъ, — ти… вы сказаль за русскiй народъ… нэтъ… ми тоже живемъ… ми не русскiе, а въ одной странѣ… мы… литвины, поляки, эсты, евреи… татары… лятиши… Я литвинъ… А я свой, общiй народъ… Я люблю русскiй, у меня общiй страна… Надо за всю страну и всѣхъ… всѣхъ… ми братья…

— Уррра!!. — гремѣло въ рощѣ. — Качать его!

— Тсс… — сказалъ Кириллъ Семенычъ. — Я сказать хочу… Я не могу, конечно, складно… какъ я человѣкъ рабочiй… но я понимаю… Вотъ тутъ толковали про новые порядки и про новую жизнь… Конечно, будемъ говорить такъ: свободу и правовъ дали… а почему?.. Я вамъ скажу, что по случаю и науки… да!.. образованные люди которые… они все постичь могли… да!.. и мы, конечно, тутъ… но и научные люди… вотъ и все!..

Опять кричали ура, а Крутенъ похлопалъ Кирилла Семеныча по плечу и сказалъ:

— Умнiй старишокъ… ошень умнiй…