В незнакомой комнате

Хозяин гостиницы предлагает отвезти меня в Панаджи. Весь тот час, что занимает поездка в его джипе на север, я молча сижу рядом с этим лысым, строгим мужчиной средних лет, который одет в подобающий случаю строгий синий костюм. Больница представляет собой комплекс облезлых бетонных зданий на самой окраине города, больше похожих на сдаваемые в аренду многонаселенные дома, нежели на учреждение. Опоясывающая их стена окружена изгородью коричневого кустарника, напоминающего ему об Африке.

Анна все еще в приемном покое, ее пока не оформили. Кэролайн сидит на скамейке в коридоре горестная и печальная. Куда девался ее уверенно-профессиональный вид. Лишь позднее я узнаю, что поездка с бесчувственным телом Анны всколыхнула в ней воспоминания о событиях, не имеющих отношения к тем местам, где мы теперь находимся.

— Мне очень жаль, — говорит она тихо, — но, боюсь, ваша подруга умирает.

Она хочет сказать, что я должен быть к этому готов, но как можно к этому подготовиться? Среди множества лежащих на каталках больных в критическом состоянии я нахожу Анну. У нее пугающе-синюшное лицо, она с хрипом втягивает воздух из кислородной подушки. Надменный врач переходит от пациента к пациенту, раздавая диагнозы, словно милости, и когда я спрашиваю его, каковы шансы Анны, он беззаботно машет рукой:

— Нужно отправить ее в реанимацию, тогда посмотрим.

Вскоре после этого Анну отвозят наверх, в отделение интенсивной терапии, и вдруг все бурление стихает, сменяясь мучительной неподвижностью ожидания. Анна находится где-то, ее не видно, и мы вынуждены сидеть в грязной комнате, полной пластмассовых стульев. Всеобщее внимание обращено на закрытую дверь. Время от времени она открывается для того, чтобы выпустить медсестру или врача, которые громко выкликают фамилию больного. Когда называют фамилию Анны, что в первый день случается чаще, чем в последующие, я бываю должен бежать с рецептом в руке в другое крыло больницы, в аптеку, по обыкновению осаждаемую кричащими и толкающимися людьми, а потом возвращаться с лекарством или каким-нибудь необходимым медицинским инвентарем. Эти поручения немного скрашивают ожидание.

Очень скоро я соображаю, что без чьей-либо помощи никогда не смогу покинуть эту комнату. Каждый день, каждый час кто-то должен быть под рукой. Мое смятение при этой мысли несколько утихает, когда я вступаю в разговоры кое с кем из тех, кто нас окружает, их истории позволяют мне более трезво оценить свое положение. Члены одной семьи, сменяя друг друга каждые шесть часов, дежурят здесь уже несколько месяцев. Одна женщина, которой некому помочь, принеся с собой сменную одежду и зубную щетку, буквально живет в этой комнате уже пять недель, и конца этому не видно.

Кэролайн вернулась в деревню с хозяином гостиницы, и я предвижу изнурительную ночь, которая будет проплывать передо мной, словно черное пустое пространство. Но вскоре приезжает голландский турист по имени Сьеф, с которым я немного знаком по двум предыдущим сезонам. Он говорит, что приехал сменить меня, чтобы я мог отправиться домой поспать. Его доброта трогает меня до слез, но я не могу заставить себя уехать. Хотя и не говорю этого вслух, я предчувствую, что моя подруга умрет этой ночью, и хочу быть рядом, когда это случится.

Так начинается наше первое со Сьефом совместное ночное бдение. В восемь часов вечера, к моему удивлению, комната приходит в движение, все собираются у двери отделения. Что происходит? Кто-то объясняет, что дважды в сутки, вечером и утром, друзьям и родственникам больных разрешается на пять минут войти внутрь. Итак, мы проходим в «святилище», где кровати стоят в два длинных ряда, создавая призрачную перспективу. Анна вся опутана трубками, идущими от аппаратов искусственного дыхания и искусственного кровообращения. Ее лицо вновь приобрело нормальный цвет, однако посреди такого количества жужжащей техники сама она кажется безжизненной оболочкой, обернутой вокруг пустоты, в каком-то смысле трупом, которым она так хотела стать.

Я касаюсь ее руки и шепотом говорю с ней. «Ты должна бороться, ты должна к нам вернуться». В ответ ничего, а потом медсестра быстро идет по проходу, выпроваживая нас.

Та первая ночь оказывается очень длинной и почти бессонной. Если не считать беготни с поручениями в аптеку, часы тянутся невыносимо утомительно под светом флуоресцентных ламп. Туалет, один на всех, грязен и вонюч, два мусорных ведра переполнены больничными отходами, и каждый раз, когда открывается дверь, из них в разные стороны разбегаются крысы. Улегшись на пол поспать, он затыкает уши смятыми клочками газеты, чтобы в них не заползли вездесущие тараканы.

Наступает утро, и дверь снова открывается. Анна лежит точно так же, как лежала накануне, принцесса, погруженная в сон ведьмовским заклятием. Ей неведомы ни мерзость грязного пола, ни бесконечно тянущееся время, ни засилье крыс и насекомых, это все принадлежит нам в череде последующих дней.