В незнакомой комнате

К тому времени, когда он минует оба пограничных кордона, день клонится к вечеру. Теперь он вдруг оказывается отброшенным назад, в физическую реальность ситуации, которая отнюдь не благоволит ему. Вчера в какой-то момент он решил ехать на север, в Преторию, где живет его мать, потому что это ближе и туда удобнее добираться, чем до Кейптауна. Но сейчас, когда он стоит на обочине дороги и видит перед собой опускающееся к горизонту красное солнце, ему все равно, куда ехать. Двадцать рандов он истратил на кемпинг и еду. Чтобы проделать необходимые шестьсот километров, у него осталось тридцать. А тут не благословенное безлюдье лесотского пейзажа, это приграничная зона, мимо без конца мчатся машины и микроавтобусы, потоки людей движутся по дороге в обоих направлениях, здесь он являет собой странную одинокую фигуру, уязвимую в своем одиночестве. Он почти ждет, что вдруг появится Райнер.

Он пытается поймать попутку, но никто не останавливается. Чернокожие водители, которых не много, в любом случае на него даже не смотрят, но и белые семьи, пары или одинокие женщины с высокими прическами, обвешанные драгоценностями и направляющиеся из Блумфонтейна в разные казино, чтобы провести там одну-две бурные ночи, проезжают мимо, глядя недоверчиво или презрительно. Разумеется, он кажется им грязным и неопрятным и выглядит не так, как они, — его окружает ореол опасности. К тому времени, когда на землю опускаются сумерки и становится холодно, отчаяние обволакивает его, словно еще один слой одежды. Устроиться на ночлег здесь негде, безопасного места, чтобы разбить палатку, нет. Он мог бы перейти границу обратно, если бы в этом был смысл, но на той стороне он будет так же одинок, как здесь.

Когда темнота становится почти непроглядной, мимо проезжает микроавтобус-такси, водитель из окна выкрикивает пункт назначения: Йо’бург, Йо’бург. Йоханнесбург расположен недалеко от Претории, там у него есть друзья, у которых можно остановиться, это не хуже, чем ехать домой, и он кричит:

— Да, пожалуйста, да.

Водитель оглядывает его и останавливается.

— Сколько?

— Семьдесят рандов.

— У меня только тридцать.

Водитель качает головой:

— Ничем не могу помочь.

— Прошу вас!

— Извините.

Шофер уже выжимает сцепление, чтобы ехать дальше, но тут я спрашиваю, не возьмет ли он в придачу к тридцати рандам мои часы.

Водитель снова смотрит на этого сумасшедшего белого и протягивает руку. Он снимает часы и передает их через окно. Есть подозрение, что водитель просто рванет с места, но тот разглядывает часы, пожимает плечами и соглашается.

Микроавтобус пуст, но водитель, которого зовут Пол, проехав немного вперед, останавливается у большого засохшего дерева, под которым ждут другие пассажиры. Он единственный белый среди них. Это такси не похоже на те междугородные, к которым он привык, где все сидят вперемешку и ведут себя по-компанейски. Здесь он чужой, никто с ним не разговаривает. Но Пол проникается к нему симпатией — идите садитесь тут, впереди. Сквозь нескончаемый дождь дорога, синяя и дикая, несется им навстречу.

В полночь он выбирается из микроавтобуса в Йоханнесбурге в районе Хилброу, городские огни напоминают полыхающее вокруг холодное желтое пламя. Он за руку прощается с Полом, который тут же отправляется обратно, в Лесото, чтобы взять следующую партию пассажиров. Он смотрит вслед исчезающему микроавтобусу, задние габаритные огни которого сливаются с другими редкими движущимися огнями. Его попутчики расходятся в разных направлениях, смешиваются с толпой. Ненадолго совпав, их жизненные пути снова расходятся.

В Претории он проводит несколько недель. О Райнере вспоминает лишь изредка. Иногда задумывается о том, где он и чем занимается. Предполагает, что Райнер скорее всего сделал то же, что и он, — быстро преодолел тяжелый путь через горы и вернулся в Кейптаун. Путешествие в Лесото они задумали и совершали вместе, наверняка он не захотел заканчивать его один.

Однажды, повинуясь импульсу, он начинает обзванивать друзей в Кейптауне. Ему хочется узнать, не видели ли они Райнера, не появлялся ли он там, не проезжал ли через город. Нет, никто его не видел, никто ничего о нем не слышал. Но что случилось, что пошло не так? Он пытается объяснить, слова путаются и застывают на языке. До той поры он по-настоящему не испытывал уколов совести, но теперь, почувствовав по голосу одного из друзей, что тот не верит в случившееся, начинает их испытывать. Неужели ты это сделал, бросил его одного в горах? Да, именно так, но ты не понимаешь. Да, именно так и было. Теперь он чувствует изощренные муки неуверенности. Что, если вина не была взаимной, как он это себе воображал, а виноват только он? Если бы я сделал то, если бы сказал это. В конце концов, мы всегда больше терзаемся тем, чего не сделали, чем тем, что сделали. Действию совершённому со временем всегда можно дать разумное объяснение, что касается действия несовершенного, то кажется, что оно могло бы изменить мир.