В нескольких шагах граница...

Взломщик взял платок и разорвал его на тоненькие ленточки. Сначала он поджег одну ленточку, а от нее все остальные. Потом вынул из кармана маленькую коробочку и положил на нее сажу.

– Теперь я покажу, что это за кофе и для чего он служит.

Он вытащил маленький фарфоровый кружочек, очевидно от патрона лампы, и тонким слоем пепла намазал края. После этого взял пиджачную пуговицу и шпагат. Обычно так играют ребята: продевают через дырочки в пуговице шпагат, потом надевают на два пальца и крутят – пуговица вертится. Вот так сделал и он. Потом взял один конец в зубы и, когда пуговица стала быстро вращаться, осторожно дотронулся ею до края фарфорового кружочка. Часть кружочка очень быстро накалилась докрасна. Тогда один из моих новых соседей достал из-под топчана коробку сигарет. От накаленного кружочка фарфора все четверо прикурили.

– Ну, вот видишь, – сказал взломщик, – этого носового платка нам хватит теперь вместо спичек на целый месяц. Мозгами должен пораскинуть человек, если у него нет денег.

Под топчаном из стены вынимался кирпич, и в отверстие можно было просунуть руку до самого плеча. Целые поколения узников терпеливо и осторожно выцарапывали эту дыру.

Потом меня научили, как незаметно пронести сигареты: можно, например, прятать их в подкладке сумки, в которой приносят передачи, или класть в жестяную коробочку и запекать в хлеб или калач.

От них и других «стариков» я научился тысячам мелочей, которые так необходимы в тюремной жизни, азбуке Морзе, изготовлению различных инструментов из кусочков проволоки, гвоздей, вытащенных из ботинок, и многому другому. Сидящие со мной в камере хотя и не согласны были с моим мировоззрением, но охотно передавали мне свой «опыт», с тем чтобы я, в свою очередь, передал его другим товарищам.

Каким находчивым может быть человек, оказавшись совсем в безвыходном положении, я узнал только здесь. Поэтому, когда я попал в одиночку вацской тюрьмы, все мне было уже нипочем.

На полу, под одной из каменных плит, у меня был великолепный склад. У трубы центрального отопления мы просверлили в стене отверстие (это было нетрудно, так как стена, оказавшаяся из гипса и штукатурки, легко подалась) и передавали на клочках бумаги друг другу весточки. Собран у меня был и весь инструмент – от швейных иголок до ножниц. Была и сумка, в которой мне приносили передачи и чистое белье. Я уже говорил, что, перед тем как попасть в Вац, я был в Сегеде и там тюремщики, наверное, с десяток раз проверили сумку, но никаких потайных кармашков не нашли.

И вот немного спустя, когда я получил право на посылки, в этой самой сумке маленький Шалго передал мне план побега…

Но это все-таки были знания лишь за «начальную тюремную школу» или, в лучшем случае, за «среднюю».

А вот «университет»… «Университет» – это собранные вместе наблюдения, это находчивость и смекалка, это большое знание людей, настоящая конспиративная работа – вот что такое «университет». «Окончившего университет» заключенного не мог провести даже самый изворотливый шпик.

Так вот, прежде чем попасть в Вац, я вполне был подготовлен на уровне «университета».

Вацская тюрьма, если я не ошибаюсь, была рассчитана на четыреста – пятьсот человек. В мое время там содержалось, пожалуй, свыше тысячи. Больше половины из них были партийные и беспартийные работники, занимавшие различные посты во время пролетарской диктатуры, за что и попали сюда. Были среди них такие, которые «каялись в совершенном преступлении», но большинство ходили с гордо поднятой головой и если до этого не были коммунистами, то теперь становились ими.

Точно такая же картина была и в других тюрьмах. Тюремщиков не хватало. Приходилось вызывать стариков, уже ушедших на пенсию. Вот из числа таких старых служак был и надзиратель нашей одиночки Янош Пентек. Это был уже седой сухощавый человек лет семидесяти. Он принадлежал к той породе людей, которые обходятся государству очень дорого, так как и на пенсии живут еще лет тридцать. У него были длинные, заходившие за ущи и лихо закрученные, нафабренные усы, которыми он очень гордился, причем они топорщились, как стрелы (признаться, я первый раз в жизни видел такие).

Сын крестьянина, он, уйдя на пенсию, купил у себя в деревне землю и стал заниматься хозяйством. И вот теперь, словно римский диктатор Цинцинат, прямо от плуга снова вернулся на свой пост.

Но Янош Пентек был диктатором, пожалуй, похлестче Цинцината, Лицемерный, ехидный, с отвратительным каркающим голосом и вороватым взглядом, он сорок лет носил форму тюремного надзирателя. Я как-то попробовал мысленно снять с него все это и облачить его в белую рубашку и черного сукна брюки – каким он выглядел в деревне, когда, еще будучи подростком, отправился в город, чтобы принакопить деньжонок для приобретения земли.

Да, да, сорок лет в тюрьме вытравили из него все человеческое. И кичился он не тем, что приобрел двенадцать хольдов[10] земли, нет, чин, до которого он сумел дослужиться, – вот что составляло предмет его гордости.