В небе только девушки! И...я.

  'Саша?' 'Я.' 'Как тебе это удалось?' 'Гита - моя подруга, мы из одного города, она писала мне с самого начала войны. А потом, видимо, записалась к Расковой.' 'Я не об этом, я о слезе.' 'Не знаю, просто для меня этот человек имел большое значение: она младшая сестра моей ближайшей подруги. Мы ее с детства нянчили.'

  Я вошел в класс и приказал вызвать начальника кислородной станции. Девочки, большая часть из которых ревела и выстраивала различные версии: заблудились, сбиты на отходе, атакованы мессершмиттом, конспирологическое: 'нас ждали', удивленно посмотрели на меня.

  - Что уставились?

  - А зачем он на разборе?

  - Из-за него или его людей погиб полностью экипаж. Во всех остальных случаях, они бы вышли на связь. Высота дает нам защиту от врага, но сама по себе является нашим с вами врагом. И единственная наша защита от нее: кислород. Кислорода внезапно не стало. Это и только это причина гибели самолета. И его экипажа. Прошу почтить их память вставанием!

  Все встали. И через минуту Валя Кравченко сказала:

  - Давайте не будем терять надежду! Может быть, кто-то выпрыгнул.

  

  Вошел Красовский, а вслед за ним старший лейтенант с довольно помятым заспанным лицом, который заведовал станцией. После доклада командующему о завершении вылета, я попросил у него минуту времени, чтобы разобраться с причинами потери самолета и экипажа. Красовский пожал плечами. Я пальцами подозвал старлея, тот даже не стал мне докладываться, хотя я его вызывал, а все время смотрел на генерала.

  - Дыхните!

  - Я пил на ужине 'фронтовые'!

  - Сказки будете рассказывать в трибунале. Сдайте оружие, Вы арестованы. Это - Воронеж, отсюда до фронта пилить и пилить. Кроме летного состава, фронтовые никто не получает.

  - Вы не имеете права!

  Тут Красовский разразился такой 'тирадой', что ему бы позавидовал любой боцман, его адъютант произвел арестование, и передал арестованного охране командующего. Несколько емкостей с 99-процентным спиртом были разбавлены. Всем остальным экипажам просто крупно повезло. В авиации 100-процентный или 'абсолютный' спирт используют для удаления влаги из кислородной системы. Используется его свойство активно поглощать даже пары воды, чтобы превратиться в обычный 96% спирт. Если влагу не удалить, то пары сконденсируются из-за понижения температуры до минус 60 - 70 градусов, и какие-нибудь клапана или редукторы могут прекратить работать. Хорошо удаляет пары воды только спирт, процентный состав которого не ниже 99%. Как только плотность спирта падает до этой отметки, его использование для обработки СКУ запрещается, он списывается и отправляется на переработку, чтобы опять получить 100%. Внешне абсолют ничем не отличается от 96%, поэтому хранится отдельно, в специальных герметически упакованных емкостях, и выдается прибористу под запись в специальном журнале. На кислородной станции всегда есть спирт, и его много, поэтому, это место служит 'Меккой' для всех пьяниц и других желающих погреть на процентах руки. Сплошные 'Миши-три-процента'.

  После этого неприятного инцидента провели разбор полета, тщательно рассмотрели снимки, которые уже проявили. На мосту под Чугуевом находился эшелон с танками и топливом. Паровоз был с южной стороны, шел к Изюму. Танковая рота до места назначения не дошла, полностью или частично. Мост разрушен в двух пролетах. Пожар на обоих берегах. 'Сотки' дают очень горячие осколки, и бензин от них неплохо взрывается. Мост под Черемушками, действительно, скрыт дымзавесой на последнем снимке, но, снимки экипажей показывали разрушение всех трех пролетов. Мост разбит надолго.

  До чего Красовский любит целоваться! Всех перецеловал. Настю так три раза по три. Досталось и мне, и даже андреевскому экипажу. Довольно хлопнув кого-то из девушек по заднице, собрал бумажки и уехал в штаб фронта. Мне пришлось ехать с ним к Черевиченко. Приказы надо выполнять! Генерал видел тридцатый сон, поэтому нам пришлось его ждать. Было видно, что недоволен, что его разбудили. А нефиг давать непродуманные приказания! Однако, новости были слишком хорошими, чтобы сразу не позвонить в Москву. Вместо выволочки, мне опять пришлось вытирать щеки и губы теперь от его слюней. Черевиченко и Красовский подписали представления, и Кравченко подписал, и все улетело в Москву. Заметив, наконец, что у меня слипаются глаза, меня отпустили, но, так как отцы командиры продолжали что-то обсуждать, то мне пришлось ловить попутку. С транспортом в эскадрилье было не шибко хорошо. Надо бы этим заняться.

  Поспать не дали, утром прилетела Раскова, и нас с Настей и Майей разбудили. Девчонки остались досыпать, мне же пришлось вставать, мыться, и идти завтракать вместе с Мариной Михайловной, которая довольно искренне радовалась успехам, и сильно горевала по поводу гибели первых своих девочек. Но, не без оборота на себя! После завтрака, мне было предложено переодеться и лететь в Москву. Я - отказался. Марина удивленно посмотрела на меня:

  - Почему?

  - На днях начнется наступление: или наше, или немецкое. Сегодня - второе мая.

  - Успеешь! Завтра вернешься, а полеты без тебя мы отменим.