В небе - гвардейский Гатчинский

Тревожный вой сирены... В то время, когда пограничные части Красной Армии отбивали первые атаки фашистских войск, наш полк на Смоленском аэродроме в предрассветной мгле готовился к вылету по боевой тревоге.

После того как самолеты с опробованными двигателями, подвешенными бомбами, заряженными пулеметами были готовы к полету, на аэродроме были построены все экипажи. Командир и комиссар полка призвали нас с честью выполнить долг перед Родиной. Построение вылилось в митинг. Летчики, штурманы, радисты и техники в своих коротких, но полных гнева выступлениях клялись не щадя жизни уничтожать врага.

В течение этого напряженного дня нам то и дело ставили и отменяли боевые задания, меняли цели и боевую загрузку, но команды на боевой вылет в первый день войны мы гак и не получили. Утром 23 июня противник нанес бомбовый удар по нашему аэродрому. Нам повезло, налет был неэффективным, взлетно-посадочную полосу фашистским летчикам повредить не удалось. Не пострадали и наши самолеты.

Шли томительные часы ожидания. Летчики и штурманы, собравшиеся у флагманского самолета, с нетерпением поглядывали в сторону штаба полка - не идет ли командирская автомашина. Все были напряжены, нервничали. Одни, сбившись в небольшие группки, громко и возбужденно говорили о войне, другие молча, глубоко затягиваясь, курили, третьи срывали стебли тимофеевки, теребили их, задумчиво покусывали фиолетовые головки клевера. Многие неспокойно ходили взад и вперед вдоль свежевырытых щелей... Нам предстояло идти в бой. Наступило время, о котором говорил нам комиссар Петленко: мы должны исполнить наш самый святой, самый почетный гражданский и солдатский долг - защитить Родину.

Наконец показалась долгожданная командирская автомашина. Пыля, черная "эмка" быстро приближалась к нам, пересекая летное поле.

- Поэкипажно становись! - скомандовал заместитель командира полка майор Филиппов.

Приняв короткий рапорт от Филиппова, подполковник Голованов не торопясь, спокойно сказал:

- Друзья! Полку приказано в период девятнадцать ноль-ноль - двадцать ноль-ноль с высоты семь тысяч метров нанести бомбардировочный удар по железнодорожному узлу в предместье пункта В., разрушить его, сорвать подвоз вражеской техники и резервов к фронту, одновременно бомбардировать патронно-снарядный завод на западной окраине В. и аэродром М. Во исполнение приказа... - Дальше шли распоряжения по эскадрильям. - Уверен, каждый экипаж выполнит боевые задания наилучшим образом.

Взревев моторами, самолеты один за другим поднялись в воздух и, построившись в "клин эскадрилий", взяли курс на запад. Все тревожившие мысли остались на земле... Сосредоточиваю свое внимание только на полете. Монотонно гудят моторы, их гул сливается в бесконечно долгий, вибрирующий звук. Взглянул на приборную доску - на многочисленных циферблатах приборов как живые пульсируют стрелки, только две стрелки высотомера плавно ползут по шкале: одна замерла на цифре "4", вторая приблизилась к "500", это значит, что мы уже на высоте 4500 метров.

- Надеть кислородные маски, включить кислород,- отдаю приказание экипажу.

- Маску надел, кислород включил, все в порядке,- отвечают мне Борис Хомчановский и Александр Журавский. Мне хорошо видно, как и на других самолетах нашего звена летчики надевают кислородные маски и становятся похожими на водолазов.

Вот и заданная высота - 7000 метров, переводим самолеты в горизонтальный полет, снижаем мощность моторов, и сразу их гул заметно ослабевает. Кислородная маска покрылась инеем, за бортом самолета 35 градусов мороза, да и в кабине не теплее.

- Товарищ командир, впереди Минск, вижу большие пожары, - сообщает штурман Хомчановский.

Мне и самому впереди по курсу виден большой город. Над ним к небу, вырываясь из бушующего пламени, поднимаются столбы дыма, но, сломленные и пригнутые ветром, они огромной черной клубящейся стеной относятся на северо-запад.

- Погодите... за все отплатим сторицей, - ругается штурман.

- Вот и положи этому начало сегодняшней бомбежкой, - сказал я Хомчановскому.

Под самолетом проплывают отдельные кучевые облака, постепенно разрастаясь, они превращаются в длинные белые гряды, вытянутые с юго-запада на северо-восток, и, соединившись, укрывают собой зеленые луга, леса, большие колхозные поля, голубые реки и озера, черную и коричневую паутину железных и шоссейных дорог, всю ту земную красоту, которая нам открывалась с высоты и так же, как в мирное время, волновала и восхищала нас.

Облачность закрыла от наших глаз и горящий Минск. Но мысли возвращались к нему, воображение рисовало страшную картину происходящего в этом городе...