В наши дни

— Ах, Оля, Оля!.. Неужели не понимаешь — тебе наплевать, а человеку удовольствие.

Но никто не засмеялся. Третий месяц, диктуя сводки, майор Голубовский, как бы задумавшись, клал руку на Олино колено и третий месяц, услышав ее протест, отвечал давно отработанной шуткой.

Меж тем чайник, наполненный Сиволобовым ровно на одну кружку, уже вскипел. Солдат слил кипяток в чашку с отбитой ручкой, добавил холодной заварки и, очень скупо положив сахару, подал чай Нагорнику.

— Пейте, товарищ капитан, пожалуйте…

— А-а, спасибо, мерси! — как бы из блаженного забытья очнулся Саша, который уже успел снять шинель и расположиться у печки с удобствами. Приняв чашку от ординарца, он лениво спросил: — Слушай, Сиволобов, ты старый солдат, скажи, когда будет наступление?

— Наступление, товарищ капитан Нагорник, будет, когда про то решит товарищ Верховный Главнокомандующий, — подчеркнуто всерьез ответил связной, почувствовав в Сашиных словах иронию.

— Это точно! — подтвердил со своего конца стола Лютиков.

Все засмеялись. Рассмеялся и Саша.

— Мудро, Сиволобов. А молодец! — кивнул он в мою сторону, оторвавшись от чашки. Чай Саша пил с наслаждением, даже немного посапывая, все согреваясь и размякая.

— В шестнадцатом году, — продолжал довольный произведенным впечатлением солдат, — я в артиллерии при конях состоял. Наступали мы в Галиции… Я и генерала Брусилова вот так, как вас, видел. Наступление было… И-и-и-и! Страсть. Австрияков — как косой, и вперед! Шли и шли. Коняки у меня справные были и те исхудали. А что получилось? Пехотные полки впереди. Легкая артиллерия с ними. Кавалерия — так куда ушла!.. А тут… снаряды кончились и фуража где хочешь бери… Интендантство отстало — воевать нечем. Немец узнал и давай нас колошматить… Кругом со всех сторон — страсть! В плен ужасть сколько попало! Мы пушки побросали и верхом назад. Выбрались… Солдаты сказывали — генерал Брусилов главному интенданту пощечину при всем командовании. Потом их обоих в Могилев, в ставку к царю, разобираться… Не знаю, может, и болтали. После того уж наступлений не помню. Потом уж с австрияками в обнимку. Братание… Как мы, небритые. Шинели до пят. Что было — и не расскажешь…

Заметив, что в блиндаже все затихли, перестал стучать и Олин «ундервуд», Сиволобов добавил:

— Наступать!.. Наступать надо, чтобы без конфузу… Чтобы все: и тылы, и интендантство… Немцу-то из Крыма куда? Только в море да в Турцию… Так он же за землю руками будет… Понимать надо.

— Видали, Сиволобов туда же. Стратег!.. — прыснул младший лейтенант.

— Глупый вы, Лютиков.

— Оля, Оля! Да ты что это сегодня?! — обернулась к ней Звонцова.

Я с интересом смотрел на Олю, но она, видно, и сама поняла, что сказала лишнее. Покраснев, наклонила голову над машинкой.

— Дальше, товарищ майор.

— Пользуется, что вольнонаемная! — возмутился младший лейтенант. — Наряда вне очереди некому ей дать. Юбку не по форме перешила. Коленочки пооткрывала, майоров соблазнять.

— Дурак! — сказала Оля, но уже так тихо, что я со своего места едва услышал.

Голубовский тут же весело рассмеялся.

— Лютиков, это уж вы ни к чему.

Слывшая за штабного миротворца, Нина Сергеевна решила урезонить разобиженного чертежника.

— А что я ей, рядовой, что ли?!

— Совсем дурак, — не отрываясь от машинки, бросила Оля, чем снова доставила удовольствие майору. Воспользовавшись моментом, Голубовский похлопал ее по колену.

— Олюшка, чш-ш-ш-ш!..

— Слушай, товарищ Сиволобов, а ты в плену, значит, не был? — спросил стоя склонившийся над своими бумагами Потекян. Спросил просто так, желая помочь другим уйти от ненужной ссоры.

— Я, товарищ инженер-капитан, разрешите доложить, георгиевский кавалер. Крест еще по первому году службы в госпитале получал.

— О-о-о-о! И все молчал, — с интересом повернулась к нему Нина Сергеевна.

— Дома карточку под стеклом имею. Если после немца уцелела, приезжайте к нам в Дедово. Предъявлю.

— В Дедово! Чудак! — покачал головой разомлевший от тепла Саша. — Ты еще доживи до Дедова, солдат.

— Доживем, — убежденно кивнул Сиволобов. — В ту войну выжил, в эту — пехом от Сталинграда. А нынче-то, в этакой обстановке, тут что!..

Он забрал у Саши опустевшую чашку и вместе с чайником понес их в свой хозяйственный закуток.

— Пойду курну, — сказала Нина Сергеевна. — Не буду вам отравлять воздух.

Она накинула на плечи офицерскую шинель, лихо нахлобучила шапку и пошла к выходу.

— Сыро там, гадко, Ниночка.

— Ничего, Саша. Я одну папироску…