В мышеловке

— Вполне возможно.

— К тому времени, — продолжал Джик, — они поняли, что надо избавиться от тебя, и у них был великолепный шанс, но они допустили промашку… Хотел бы я послушать, что происходило, когда они узнали об ограблении галереи! — Он захохотал и опрокинул банку, допивая пиво.

— На следующее утро, — продолжал я, — посыльный принес письмо от Хадсона в «Хилтон». Как он дознался, что мы живем там?

Они оба удивленно смотрели на меня.

— Может быть, Грин ему сказал? — предположил Джик. — Но, во всяком случае, не мы. Мы никому и ничего не говорили.

— У меня тоже никто не спрашивал, — сказал я. — В письме предлагалось посетить его виноградник. Ну, если бы не мои сомнения, то я поехал бы. Он считался другом Дональда… а виноградник — это даже интересно. С его точки зрения, во всяком случае, следовало попробовать.

— Наверное, ты прав, — согласился Джик.

— Вечером после кубка мы остановились в мотеле возле Бокс-Хилла. Я позвонил в Англию инспектору Фросту, ведущему дело Дональда. Я попросил его задать моему кузену несколько вопросов… А утром под Веллингтоном я получил на них ответы.

— Мне кажется, будто сегодняшнее утро было несколько лет назад, — сказала Сара.

— Угу…

— И какие ты задал вопросы и получил ответы?

— Вопросы: рассказывал ли Дональд Хадсону про свое вино в подвале, говорил ли он то же самое Уэксфорду и не Хадсон ли предложил Дональду пойти вместе с Региной посмотреть на Маннинга в Художественном центре. Ответы: «Да, конечно», «Нет, с какой стати» и просто «Да».

Они молча обдумывали услышанное. Потом Джик бросил монету в прорезь комнатного рефрижератора и получил еще банку пива.

— А что дальше? — спросила Сара.

— Мельбурнская полиция заявила, что у меня нет доказательств. Вот если бы удалось их получить, тогда бы они занялись Хадсоном всерьез. Пришлось забросить приманку в виде картин… У полиции это получилось блестяще.

— Как, как им это удалось?

— Дали возможность Уэксфорду «случайно» послушать обрывки информации из нескольких отелей о необычных вещах, хранящихся в их камерах хранения, в том числе и о картинах в «Хилтоне». После нашего прибытия ему предоставился случай воспользоваться телефоном, когда, как он предполагал, никто его не подслушивал. И он позвонил Хадсону и все передал ему. Тогда тот сам составил письмо от моего имени и отправился в отель за картинами.

— Он, видимо, свихнулся?

— Просто дурак. Правда, он считал, что меня уже нет в живых… и не подозревал, что за ним следят. Ему и в голову не пришло, что полиция может подслушать звонок Уэксфорда… Фрост заверил меня, будто Уэксфорд считал, что пользуется обычным аппаратом из обычной телефонной будки…

— Но это же подло, — решила Сара.

Я снова зевнул, прикрываясь ладонью.

— Чтобы поймать подлеца, иногда приходится прибегать к ответной подлости.

— Кто бы мог подумать, что Хадсон окажется таким негодяем? — произнесла она. — Он так… так хорошо держался! Кто бы мог подумать, что под доброжелательной, сердечной внешностью люди способны скрывать такую страшную жестокость? Неужели такое вообще возможно?

— А что, по-твоему мнению, я рисую? — Джик встал со своего места и потянул за собой Сару. — Вазы с цветочками? — Он перевел взгляд на меня. — Лошадей?

На следующее утро мы попрощались в Мельбурнском аэропорте, в котором, казалось, провели немалую часть жизни.

— Как-то странно, что мы расстаемся, — сказала Сара. — Ты вошел в нашу жизнь…

— Я еще как-нибудь приеду к вам.

Они молча кивнули.

— Ну… — Мы, не сговариваясь, посмотрели на часы.

Это было похоже на все расставания, когда многого не скажешь. Мы по глазам друг друга видели, что скоро будем с грустью вспоминать эти десять дней. Как то, что мы делали во время нашей сумасбродной юности. Как нечто далекое.

— Ты взялся бы за все снова? — вдруг спросил Джик.

Без всякой связи я подумал о военных летчиках, которым посчастливилось выжить и которые вспоминают события сорокалетней давности. Стоила ли победа пролитой крови, труда и постоянного риска сложить голову? Жалеют ли они о прошлом?

Я улыбнулся. Для меня не имело значения то, что будет через сорок лет. То, что будущее сделает с прошлым, — это его собственная трагедия. Гораздо важнее другое — то, что мы делаем сегодня.

— Наверное, взялся бы!

Я наклонился и поцеловал Сару, жену моего старого друга.

— Эй! — громко сказал он. — Найди себе собственную!

Глава 17

Мейзи увидела меня прежде, чем я заметил ее, и устремилась навстречу большой ярко-красной птицей, распростершей крылья.

Понедельник. Время ленча. Вулверхемптонские скачки. Холодно, и моросит дождь.

— Привет, дорогой, я так рада, что вы вернулись! Как долетели? Это же не ближний свет, а? Да еще на такой реактивной штуке! — Она похлопала меня по руке, зорко вглядываясь в лицо. — Вам, сдается, солоно пришлось, дорогой. Вы не обижаетесь на меня за такие слова? Вам не удалось загореть. А ужасные раны на руке, наверное, очень вам досаждают, да и ходите вы как-то слишком уж осторожно…

Она замолчала, чтобы взглянуть, как мимо нас на старт проходит группа жокеев. Яркие камзолы на фоне прозрачного серого тумана. Тема картин Маннинга.