В мутной воде

— Больно? — спросил он его добродушно.

— Больно.

— Ну, это не беда. Поздравляю вас… Вы ранены очень счастливо… без повреждения кости! — весело сказал он и, обратившись к сестре, проговорил:

— Сделайте ему перевязку. Его можно сегодня же везти в госпиталь. Недель через пять будете совсем здоровы! — обрадовал он Венецкого, махнув ему головой. — Следующего! — крикнул доктор.

Венецкого унесли, и место его на столе было тотчас же занято.

— По счастию, я не ошиблась, когда сказала вам, что ваша рана не опасна! — ласково улыбаясь добрыми глазами, говорила сестра, оканчивая перевязку. — Вас сегодня же увезут в госпиталь. Там вам будет хорошо…

Венецкий благодарил сестру за ее ласковые слова, и, когда она окончила перевязку, он взял ее руку и поднес к своим губам.

— Что вы? что вы? — прошептала, конфузясь, сестра. — Не за что!

— И за себя и за других! — промолвил Венецкий.

— Не надо ли вам чего?..

— Ничего не надо… Только бы отсюда скорей.

Его тотчас же унесли в другой дом, где было несколько раненых. На следующее утро он уже ехал с тремя офицерами к Дунаю. Его отправляли в з-ий госпиталь.

Глава двадцать пятая В госпитале

В госпитале он встретил своего приятеля Неручного. Неручный был там ординатором.

— И вас, Алексей Алексеевич, задели? — говорил Неручный, осматривая его рану. — Ну, батюшка, вы счастливец… На полдюйма дальше, — и быть бы вам без ноги!

— А вы как?

— Ничего себе… Работаю без устали… Работы нам много.

— А мрачные мысли… помните?

— Подите ж!.. До сих пор лезут в голову. Как за делом, — ничего, а чуть отдохнешь, — опять какая-то хандра… Ну, да об этом нечего толковать… Сейчас пошлем телеграмму к вашей матушке. Успокоительную телеграмму…

— Да… да… непременно.

— А больше никого не извещать?

— Кого же больше?.. — покраснел Венецкий. — Нет, не надо больше никого беспокоить…

Венецкому было хорошо в госпитале. Его поместили в хорошей, светлой комнате, где лежало десять офицеров, раненных относительно легко. Присмотр был хороший. Кормили недурно. Две сестры милосердия дежурили по очереди и были внимательны. Неручный часто просиживал у постели Венецкого свободные полчаса вечером…

Через три недели Венецкий уже мог подняться с постели и при помощи костыля ходить по комнате.

Война оставила в нем гнетущее впечатление. Он все еще находился под влиянием тех картин, которые он так недавно видел. То же впечатление замечал он и на других. Нередко завязывались разговоры между ранеными, и почти все они в один голос высказывали чувство отвращения к войне. Но он заметил еще нечто такое, что сперва даже удивило его. Он увидал, что многие из его товарищей по госпиталю, люди, которые едва ли прежде могли задумываться над чем-либо, стали сознательней относиться к окружающим явлениям, и дух критики являлся результатом такого отношения. Один другого возмутительнее рассказы передавались молодыми офицерами про те проделки насчет казны и солдат, которые не были ни для кого тайной. Про несправедливость в назначении наград тоже было немало толков, и Венецкий не раз улыбался, слушая, как горячился один армейский поручик, потерявший руку под Систовом, жалуясь, что ему дали Анну, тогда как его представили к Владимиру.

Старый армейский полковник пробовал было спорить, но и он в конце концов уступал и нередко, желая отделаться от сомнений, повторял:

— Эх, господа… Не наше это дело… Наше дело — идти куда пошлют, а не рассуждать… Я вот и сам ничего не получил, ну, и что делать… Может быть, Станислава получу. И за Станислава спасибо, — иронически прибавлял он.

Но среди этих личных жалоб нередко раздавались и жалобы общественного характера… Возмущалось человеческое чувство, являлась потребность хоть здесь, в больничной палате, высказать свое мнение.

Нередко заглядывал Венецкий в соседнюю солдатскую палату, нередко вместе с сестрой милосердия беседовал он с солдатами под вечер, когда обыкновенно собирались кучки около кроватей, и сперва стеснявшиеся Венецкого, но потом полюбившие его за «обходительность» солдаты высказывали, бывало, и при нем свои взгляды. Видно было, что и они понимали, что и с ними не всегда церемонятся; и, правда редко, а нет-нет да у кого-нибудь из них срывался вопрос: «За что?» — и саркастический ответ на замечание кого-нибудь из самых покорных о том, что «нашему брату уж так положено»…

Венецкий не мог без улыбки вспомнить, как на третий же день после его прибытия в госпиталь в палате появился молодой генерал с двумя адъютантами. Он был, конечно, убежден, что приезд его был неожидан, хотя еще за два дня все в госпитале знали, что будет генерал, и к этому дню госпиталь пообчистился: на постелях было чистое белье, кушанье было получше, и смотритель вместе со старшим врачом несколько раз проходили по палатам.

Генерал остался доволен. Он подходил к офицерам, сказал каждому по приветствию и, подойдя к кровати Венецкого, спросил:

— Под Плевной ранены?

— Точно так.

— Тридцатого августа?

— Тридцатого, ваше превосходительство!