В мутной воде

— Елена, как тебе не стыдно! — ласково упрекнул Борский.

Ему вдруг сделалось невыразимо жаль жену. Он с особенною нежностью поцеловал ее руку.

— Ты до сих пор считаешь меня чужим, Елена? — тихо проговорил он, пожимая ее руку.

Елена ничего не ответила. Этот мягкий упрек еще более смутил ее, и она тихо высвободила руку.

Она в самом деле до сих пор не могла привыкнуть к мужу, стеснялась его как чужого, при нем была молчалива, сдержанна, даже робка, и с каким-то страхом оставалась с ним наедине. Она не могла пожаловаться на Борского. Он точно понимал, что делается с Еленой, и относился к ней с деликатною осторожностью человека, терпеливо ожидающего перемены к лучшему. Он не навязывал ей своей любви, был ровен, приветлив, сдержан. Она втайне благодарила его за это, старалась быть ласковою, но ласковые слова стыли на ее губах; принуждала себя на горячие поцелуи мужа отвечать поцелуями, но вместо поцелуев у нее вырывались сдержанные рыдания, и краска стыда жгла ее лицо.

Она чувствовала фальшивость своего положения и хорошо понимала, что к ней относятся как к малому ребенку, с снисхождением доброго педагога. Она видела, что между мужем и ею была пропасть. Он снисходил к чувству женщины, но не давал себе труда подумать о ней, как о человеке…

— Я к тебе с просьбой, — проговорила Елена, видимо затрудняясь, как приступить к просьбе.

— Наконец-то ты хоть что-нибудь просишь! — весело воскликнул Борский.

Елена удивленно вскинула на мужа глаза после этого восклицания и покраснела.

— Ты, верно, не понял меня… Эта просьба…

Она остановилась и едва слышно прошептала:

— Я прошу твоего позволения видеть Венецкого!

Борский не ожидал такой просьбы. Он невольно сделал движение назад.

— Последний раз… Он уезжает на войну, и я желала бы с ним проститься…

«Ах, если бы убили там этого болвана!» — пронеслось в голове у Борского.

Ему вдруг сделалось досадно, что он так глупо ошибся, и обидно, что он был так нежен с женой.

«Она все еще любит! — И чувство оскорбленного самолюбия заговорило в нем. — Его — мальчишку!»

— А я думал, Елена, что у тебя просьба посерьезнее! — проговорил равнодушно Борский. — Об этом, мне кажется, нечего было и спрашивать… Ты свободна принимать своих знакомых.

— Я у отца его увижу…

— Тем лучше… Я не имею ничего против…

— Благодарю тебя! — горячо проговорила Елена.

Слова благодарности взбесили Борского.

«Она еще благодарит! — подумал он, бросая сердитый взгляд на жену. — Она думает, что это так и следует. Получила разрешение от мужа, и за это благодарность. Обо мне она и не подумала, обращаясь с такою просьбой!»

Борский сердился все более и более. Он никак не рассчитывал, чтоб эта «маленькая Елена» могла причинить ему, умному и знающему себе цену человеку, столько неприятностей и затруднений, а затруднений он именно и не любил. Женясь на ней, он вполне был уверен, что «блажь» пропадет скоро, что она полюбит Борского (его так много женщин любило) и будет в его руках послушной женой, смотрящей ему в глаза, и, таким образом, семейная жизнь устроится тихо, мирно, порядочно, без каких бы то ни было неприятностей, и вдруг вместо этого ему на первых же порах приходится выносить подобные сцены и видеть около себя женщину в положении какой-то жертвы…

— Ты знал раньше!.. — проронила она шепотом.

— Да, я знал, но я рассчитывал, что когда выходят замуж, то все старое забывают…

— Видит бог, я стараюсь забыть! — проговорила она, глотая слезы.

— Это очень похвально! — подхватил Борский, иронически улыбаясь. — Каждая порядочная жена, разумеется, должна постараться забыть привязанность к постороннему человеку или же, если она этого сделать не в силах, обязана расстаться с мужем. Свидания едва ли помогут добрым намерениям, — ведь чувство так капризно! — и я, в интересах обоюдного спокойствия, считаю долгом просить тебя, чтоб это свидание было действительно последним… Едва ли нужно прибавлять выражение уверенности, что… доверие мое не будет употреблено во зло и что имя мое…

Борский говорил эту тираду, медленно отчеканивая каждое слово и словно бы наслаждаясь смущением жены, а Елена слушала эти ядовитые слова, опустив голову, как будто виноватая! Но при последних сливах она вспыхнула от негодования, гордо подняла голову и проговорила, глядя прямо в лицо мужу:

— Я очень хорошо ценю доверие, и, — вы это знаете, — напоминать мне об этом жестоко!

Борский изумленно взглянул на Елену. Этот тон, этот взгляд, этот благородный порыв негодования были для него неожиданны. Он привык смотреть на нее как на сентиментальную, скромную женщину и любовался теперь, глядя на ее энергичное, одушевленное лицо.

— Жестоко? А разве твоя просьба о свидании не жестока? — вдруг крикнул Борский, вскакивая с кресла. — Ты разве не понимаешь, что лучше было бы не спрашивать меня об этом и устроить свидание без санкции супруга?.. Или тебе, в качестве жертвы, принесшей себя на заклание, можно безнаказанно мучить человека?

Борский забыл обычную сдержанность и говорил горячо, тоном оскорбленного человека.