В море Травкин

«Время покажет…»— решил Травкин. А его главный вывод из бесед с командирами и штабными работниками был оптимистичным: «Опасностей много, но они преодолимы, топить врага можно…»

Подъем флага для Травкина был всегда священным ритуалом. В день начала первого похода — 4 июля 1942 года — он стал особенно торжествен. Вся команда неотрывно смотрела на поднимающееся над кораблем знамя. Под этим бело-голубым флагом предстояло идти в бой, преодолевать любые испытания…

В 22 часа командир «щуки» приказал:

— По местам стоять, со швартовов сниматься!

Лодка двинулась в надводном положении под дизелями. Впереди нее — тральщики, оберегавшие корабль от мин, по сторонам — катера охранения. Над кораблями барражировали наши истребители… Миновали Толбухин маяк, Шепелевский… Прощай, Кронштадт, моряков столица!

Иван Васильевич вспомнил, что Леонид Соболев назвал длинный и узкий остров Котлин, на котором расположен Кронштадт, восклицательным знаком. «Наверно, так можно назвать Кронштадт не только за форму, прежде всего за громкие боевые дела, говоря о которых ставят восклицательный знак, — подумал он. — Нам бы так сходить в плавание, чтобы об экипаже говорили с восклицательным знаком: Здорово! Молодцы! Настоящие подводники!»

На следующий день лодка пришла к Лавенсари, заросшему соснами и елями зеленому острову, откуда подводники уходили к вражеским берегам. Травкин и шедший с ним в поход командир дивизиона Гольдберг получали последние инструкции и сведения об обстановке в море.

Во время стоянки на острове военный комиссар корабля М. И. Цейшер собрал моряков на политинформацию о выполнении боевых задач. Травкин тоже решил послушать комиссара. Ему показалось, что говорить тот начал слишком приземленно — не о долге и доверии страны, а о том, что уже несколько недель моряки получают отличный паек: мясо и ветчину, кофе и шоколад. И это в Ленинграде, где по-прежнему сложно с продовольствием, такого не имеют даже дети. Забота о подводниках, о нашем здоровье у Родины на первом плане. Лотом комиссар сказал и высокие слова о том, чем мы ответим Отчизне и народу на заботу. Конечно, боевыми победами, самоотверженным выполнением обязанностей, задач похода.

Все было правильно. От частного военком шел к общему, от простого и очевидного — слов о питании к задачам защиты Ленинграда, всей страны. По лицам моряков Иван Васильевич видел, сколь близко к сердцу принимают они мысли комиссара. Последовали не вопросы, а небольшие выступления: клянемся биться с врагом, не щадя сил и самой жизни.

Иван Васильевич с гордостью подумал, что экипажу и ему везет на политработников. Такие беседы — большой вклад в боевые успехи. Неоспоримый и существенный.

Финский залив начали форсировать в подводном положении. Ночью было светло так же, как днем, и подводную лодку на поверхности могли в любую минуту обнаружить дозорные корабли противника. Всплывать даже для зарядки аккумуляторной батареи было опасно.

Вот лодка вошла в зону минных заграждений. Люди приумолкли. В сигарообразной «щуке» отсеки: торпедные, дизельный, аккумуляторный, центральный. В походе они отделены друг от друга водонепроницаемыми переборками, общение между членами экипажа — по переговорным трубам.

По переговорной трубе и доложил командир отделения торпедистов Алексей Иванов:

— По левому борту скрежет минрепа о корпус!

В центральном отсеке услышали скрежет троса. Словно ржавая пила заерзала по твердому металлу. Трос, соединяющий мину с ее якорем, с леденящим душу скрипом полз от носовых горизонтальных рулей к корме. Все, кто находился в центральном отсеке, вслушивались в этот скрежет, поворачивали головы вслед за звуком.

Травкин испытывал то же, что и другие моряки, но у него было меньше времени на эмоции. Чтобы стальной трос не намотало на винт, он приказал застопорить левый электродвигатель, переложил руль влево. Лодка медленно отвернула и продолжала двигаться вперед.

Когда скрежет прекратился, люди повеселели. Из дверей радиорубки высунулся матрос Широбоков. Он подмигнул боцману и потихоньку пропел:

Что же ты, моя старушка,
приумолкла у окна?

Все заулыбались. Боцман погрозил Широбокову и показал палец, что означало один наряд вне очереди — картошку чистить. Травкин ничего не сказал. Боцман — начальник над всеми краснофлотцами и старшинами, ему виднее, хотя мог бы и совсем иначе отреагировать.

Поход продолжался. Слышался скрежет то с левого, то с правого борта, стопорили то левый, то правый электродвигатель. На «щуке», как сострил кто-то из командиров, мины «освоили». Но, разумеется, от этого они не стали безопаснее или путь через гогландскую позицию, которую удалось успешно преодолеть, короче. Все же возросла уверенность в силах, в неуязвимости корабля.

Подводные корабли лишь строго ограниченное время могли находиться в подводном положении. Лодке Травкина на самом малом ходу энергии для двигателей хватало на семьдесят часов. Это не считая работы других агрегатов, электроприводов рулей и плиты на камбузе.