В мое время

Сережку с Малой Бронной

И Витьку с Моховой.

Бернес тут же одобрил: – То, что нужно!.. И лишь теперь попросил Андрея Эшпая написать музыку.

“Но помнит мир спасенный” – эта строка каждое 9 Мая бросалась в глаза миллионам людей со страниц газет и с уличных транспарантов.

Но об ее истинном авторстве знали только три человека: Винокуров, Сикорский и я. Женя, однако, в своих книгах всегда оставлял собственный вариант.

***

В горнице моей светло,

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро,

Молча принесет воды.

(Н. Рубцов)

Кто-то назвал его кудесником. Но почему матушка идет за водой, а не сын? Так ведь это стихи о детстве. Почему ночью? Днем ей было некогда. Непонятно, правда, что значит – “молча”? А как же еще – с песнями?

Когда-то я встретил в издательстве вологодского поэта Виктора Коротаева. Он держал в руках толстую книгу и объяснял желающим, что это составленный им том стихов Рубцова, всех, что удалось обнаружить. Фактически полное собрание.

Я, как и остальные, одобрил идею, но подумал, что сейчас хорошо было бы совершить следующий шаг: отобрать маленькую книжечку – одни шедевры.

Нет, вы меня неправильно поняли: про матушку и ведро я бы туда как раз включил.

***

Тоже непонятно, откуда у Ю. Кузнецова в его замечательном стихотворении о погибшем отце взялись открытки:

Шевелятся открытки на дне сундука

Фронтовые.

Таких средств почтовой связи тогда практически просто не было, а существовал определенным образом сложенный листочек бумаги – “треугольничек”, незабываемый для людей той поры.

Странно, что С. Наровчатов, руководивший творческим семинаром в Литинституте, где учился Кузнецов, не посоветовал ему изменить эти строчки, а в таком виде прочел их с трибуны.

***

Попалось в газете: “Амурская тигрица Светлая, в клетку которой по ошибке (?) зашла работница по уходу за животными, набросилась на нее сзади и загрызла 23-летнюю девушку. Хищник остался хищником – он защищал свою территорию, и убивать Светлую за это дирекция зоопарка не намерена. Киев”.

Грустная подробность: погибшую звали Татьяна Ларина.

Итак, высшую меру тигрица за убийство не получит, – в силе осталось пожизненное заключение.

***

Многие взрослые читатели “Каштанки” помнят пьяные высказывания столяра Луки Александровича, обращенные к своей собаке: – Ты, Каштанка, насекомое существо и больше ничего. Супротив человека ты все равно, что плотник супротив столяра…

Это в начале рассказа. А в конце у него возникает другой вариант: – А ты, Каштанка, – недоумение (далее по тексту).

Но это речи персонажа, однако мало кто помнит слова самого автора: “уже вечерело, и столяр был пьян как сапожник” (сие написано только для собственного удовольствия).

Короче говоря, собака потерялась.

“Когда стало совсем темно, Каштанкою овладели отчаяние и ужас”.

И тут автор этого по сути почти детского рассказа вдруг делает выброс совсем в другую, новую, литературу. Он говорит: “Если бы она была человеком, то, наверное, подумала бы: “Нет, так жить невозможно! Нужно застрелиться!””

Послушайте, это же уже Кафка!

И действительно, у Франца Кафки появилась впоследствии вещь: “Исследования одной собаки” (1922). Не отсюда ли?

***

В соседнем со мной доме живет замечательный молдавский писатель Ион Друцэ. Я часто встречаю его, гуляющего с деликатной и воспитанной собакой породы колли. Она терпеливо ждет, пока мы разговариваем. Но однажды я зашел к нему домой, по делу. По делу-то по делу, но Ион Пантелеевич выставил на стол бутылку “Белого аиста”. И вскоре я услышал, что колли лает где-то в глубине квартиры. Друцэ объяснил: недовольна!.. Я: а если вы один выпили?.. Он: обижается…

Лишь месяца через два я встретил их на улице. Собака сразу стала на меня лаять. Он уточнил: не забыла!

Мало того, залаяла она, хотя и не так громко, на попавшуюся им мою дочь. Вот такая антиалкогольная собака.

***

Трогательные отроческие времена, когда закуска в застолье гораздо приятней, чем выпивка.

***

Хоронили Петра Алексеевича Николаева, профессора МГУ, члена-корреспондента РАН, человека огромной доброжелательной энергии. Он везде состоял и успевал, возглавлял редколлегии и энциклопедии, писал статьи и книги. Естественно, читал лекции.

Войну прошел рядовым, умер, как по заказу, девятого мая (2007), скоропостижно. Я разговаривал с ним в это утро по телефону.

Прощание проходило в Доме культуры университета. Народу было не слишком густо. Большинство сидело – как в костеле – на расставленных стульях, опоздавшие стояли.

А вот выступающих было много – десять или двенадцать, – и они, не расходясь, толпились у микрофона. Они все говорили очень длинно, гораздо дольше, чем принято в таких случаях, но в зале была ужасающая акустика, и ничего нельзя было разобрать. Их искаженные голоса, как в грозу, гулко перекатывались под потолком.