Нас связывала крепкая юношеская дружба.
Странная история, которую я собираюсь рассказать, началась, собственно говоря, с того момента, когда мне сообщили о случае с кладбищенскими крестами.
Однажды поздно вечером подходит ко мне на улице старушка и говорит:
— Как тебе только не стыдно, Сереженька! Не пройдет тебе это так… Вот, погоди, вспомнишь мои слова. Разве можно глумиться над усопшими?
— Не понимаю, бабушка, к чему вы мне все это говорите? — отвечаю ей.
— Полно тебе! Не понимаешь! — продолжает она. — Ты же все-таки мальчик из интеллигентной семьи. Стыдно тебе. Пусть уж Крапко или, предположим, тот же Грицько Горобец, которого только что в милицию повели, так они из темного народа. А тебе непростительно.
Старушка погрозила пальцем и медленно побрела своей дорогой. Я долго смотрел ей вслед.
При упоминании имени Грицька Горобца страшное подозрение появилось у меня.
Дело в том, что совсем недавно он притащил нам цинковые пластинки, вырезанные из какого-то сосуда странной формы. Цинк нам был нужен для изготовления гальванических батарей, и мы просили Горобца достать еще.
«Так вот из какого цинка мы мастерили с Семеном нашу батарею! — мелькнула страшная догадка. — Неужели Горобец утащил с кладбищенского креста цинковую овальную коробку, в которой обычно висят венки, и выдал ее за бывший умывальник?»
Я тотчас отправился к Семену.
Путь мой пролегал как раз мимо нашего единственного городского кладбища. Иду я по узкой тропинке и стараюсь почему-то поменьше смотреть в ту сторону, где виднеются темные силуэты крестов. Не то чтоб я был в то время пугливым, а просто так. На душе как-то было нехорошо. Видно, от сознания, что я косвенным образом стал соучастником в осквернении могил. А ночь чудная. В пряном весеннем воздухе необычайно тихо. Над самыми верхушками деревьев повисла луна, озарившая шпиль колокольни маленькой кладбищенской церкви. Откуда-то чуть слышно доносятся девичьи голоса, поющие песни.
Неожиданно меня поразила очень странная вещь. Мне показалось совершенно отчетливо, что на шпиле колокольни вспыхивают какие-то голубоватые огоньки. Я даже остановился. Что такое?.. Начинаю с некоторым страхом всматриваться. Как будто уже ничего нет… Но ведь было же, совершенно отчетливо!
Помню, что после этого я пошел как можно быстрее и вскоре стоял перед знакомой хатой Семена, запыхавшийся и немного взволнованный.
Комнату моего друга Семена описать очень трудно.
Для того чтобы по ней можно было свободно передвигаться, следовало бы прежде всего перерезать не менее полусотни проводов, протянувшихся в самых разнообразных направлениях. Единственный стол завален вещами, каких не увидишь ни в какой другой хате. Тут самодельные динамо-машины, электрическая машина, индукционная спираль, разные грубо сделанные электроизмерительные приборы, а больше всего — банок. Они служили нам для изготовления самых разнообразных гальванических элементов.
Над столом горела крохотная электрическая лампочка для карманного фонаря, получавшая электроэнергию от батареи, правда размера огромного, но зато весьма оригинальной конструкции. Электрического освещения, конечно, в то время в городе не было, и эта лампочка, озарявшая жиденьким светом белые стены хаты, вызывала восхищение у многих жителей города и необыкновенно поднимала среди них наш авторитет.
Одним словом, комната Семена была своеобразной лабораторией, где мы проводили свои непонятные многим опыты по электротехнике.
Конечно, какой-нибудь инженер-электрик подивился бы, как мы смастерили все эти приборы из таких неподходящих материалов. Стоило бы ему посмотреть хотя бы на динамо-машину, построенную из кровельного железа. Еще больше поразился бы инженер, если бы узнал, что мы не только строим свои электрические приборы, но и производим с ними опыты, стараясь найти новые, еще неведомые пути в электротехнике. Ко всему этому нужно добавить, что на изготовление самодельных приборов и опыты с ними Семен тратил значительную часть своего скудного заработка.
Мой друг встретил меня в каком-то сильно возбужденном состоянии, в котором я никогда его раньше не видел.
— Семен! Грицько Горобец воровал цинк… — начал было я.
Но он резко перебил меня:
— Тише!.. Погоди немного… Опять начинается…
Босиком, с засученными рукавами, он стоял посредине комнаты, протянув дрожащую руку к большому самодельному вольтметру, установленному на краю стола. Я с удивлением смотрел то на качающуюся стрелку вольтметра, то на Семена, то на его черную тень, резко обрисовавшуюся на белой стене. В низенькой комнате пахло чем-то паленым.
— Видишь? — зловеще прошептал он. — Ток больше одного вольта…
Я почему-то вспомнил, что в наших батареях поставлен цинк, украденный с могилы, и мне сделалось немного не по себе.
— Семен! — начал было я опять. — Цинк, который в батареях…
— Какой там цинк! — вдруг заорал на меня Семен. — Сейчас не цинк, а уголь… Ты понимаешь: уголь! Вот так уже целый вечер: то появляется, то исчезает. Ты понимаешь? А совсем недавно…
Он схватил меня за руку и потащил к столу.