Читаем В мире актеров полностью

еще застал, помню их рассказы. Сладкие, влекущие страницы. Кажется сам начинаешь жить в мирном, душеспасительном мире. Репетиция, обед, отдых, спектакль, ночной ужин, веселые, умные беседы, прелестные женщины, пятнадцать-двадцать человек гостей, все талантливые, известные. Великий пост – шесть недель отпуска, а летом два месяца... Волшебные страницы! И единственный родной дом – театр. И легенды, легенды... Там, в Москве, в Камергерском Станиславский, Москвин, Качалов, Книппер, в Малом – Ермолова, Федотова, Ленский, Южин... Если бы попасть! Мечты провинциалов, ночные очереди... Вон, пошел, смотрите, смотрите!..

А как при его-то условиях, когда и лицо, и голос, и образы – "сегодня и ежедневно”, как при таких-то условиях сохранять и еще усиливать свою власть над умами?!

Властитель дум. Дум кого? Дум каких? Может быть, понятие это отжило или необратимо изменилось, если числить в нем положительное содержание, а не один лишь поэтический флер?

И все-таки, он властитель дум!

Не потому что любим и им не насытились. Совсем по иной причине.

Нет сегодня другого актера, который бы так целеустремленно создавал образ человека послеоктябрьской эпохи, актера столь тщательно наблюдавшего и коллекционирующего характеристические черты представителей различных социальных групп нашего общества. Маркс писал о Бальзаке, что по его романам он больше узнал о французском обществе нежели из трудов тогдашних экономистов. Нечто подобное в своем роде можно сказать и об ульяновских созданиях. Это не экспонаты театрального музея восковых фигур, не талантливые зарисовки и не фантазии "на тему". Они действуют, работают, живут. Ульянов делает их доступными для обозрения, более того – для самопознания. Заглядывает им в душу, живописует их судьбу.

Он генерирует не просто мысль, но мысль общественную. По его образам можно изучать разнообразные духовные параметры наших соотечественников. Их отношение к делу, к женщине, к детям, к собственности, к слову, да мало ли еще к чему... Люди Ульянова в жизни каждого из нас, а можно ли не думать о собственной жизни’

Работает он неправдоподобно много. То в новом фильме, то, вдруг на телеэкране беседует о воспитании детей и своей искренностью, волнением буквально "выламывается" из "учебной передачи". То в программе "Время" в перерыве профсоюзной конференции к нему подбегает спешащая репортерша и он, морщась от усилий, говорит что-то, старательно избегая шаблонных фраз. То напротив, его голос звучит эпически – он читает по радио из "Тихого Дона". То совсем уж неожиданно сидит на скамейке Летнего сада в своей кожаной куртке и читает строфы "Онегина". Кожанкой подчеркивает, что читает "отсюда", не желает вписываться "туда", в пушкинское время. Читает с упругой простотой, но серьезность, ирония и печаль и легкость переходов от одной интонации к другой выдают его отличную школу. И внезапно осеняет мысль о странной юношеской мудрости Пушкина.

И нельзя предположить, в каком обличие предстанет он следующий раз. Одно лишь вне сомнения – где бы это не случилось, в фильме ли, в спектакле, он сделается доминирующим началом.

Свойство быть ц е н т р о м проявилось в нем еще во времена его артистической молодости. В кажущихся теперь наивными давних фильмах он все равно был душою сцены, эпизода, кадра, он создавал их атмосферу уже самим своим присутствием.

Сегодня он принадлежит к редким актерам импонирующим миллионам зрителей, актерам, которые составляют явление не только эстетическое, но и социологическое. Зрители видят в нем образец мужчины и человека. Он представительствует от нашей страны в клубе первых актеров мирового экрана, таких как Марлон Брандо, Род Стайгер, Берт Ланкастер, Дик Бартон или покойные Жан Габен и Спенсер Тресси. Мы склонны не замечать этого, поскольку в своем отечестве нет пророка. Но, право же, в этом утверждении нет преувеличения.

9.

...В один из последних дней осени я наугад включил телевизор. Шла передача из серии "Наша биография". Давали "Год 1947-й". Я машинально придвинул кресло. И в ту же секунду на экране возник он. Известно, дикторский текст остается дикторским текстом, как бы красочно не читали его драматические актеры. Тут первой же фразой он сжал мое сердце тревогой воспоминаний. С ульяновской неистовостью ворвался в то время и потому тем временем к нам, в осень 82-го. С преднамеренной жесткостью он разрушал наш стабильный уют.

Там, в сорок седьмом академик Бардин говорил о металлургии, необходимой разоренной стране. Выйдем на мировой уровень будем жить, нет прозябать! Своим напором, озлобленностью даже Ульянов делал зримой борьбу ученого в т о м времени. Его клокочущий подтекст был таков: видите, как трудно человеку, который смотрит вперед. Так сделайте же выводы, черт возьми!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии