В мире актеров

С лица мироновского Лопахина не сходит легкая тень обреченности, какого-то, если можно так сказать, социального недоумения. Он – победитель? Он "новый хозяин"? – Боже, какая нелепость! "Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья!" Мироновский Лопахин произносит это как свидетельство чего-то незаконного, абсурдного в жизни. Душа его поражена горечью эсхатологических предчувствий, он, этот Лопахин, точно знает, что вскоре за вишневым садом уйдет и он. Горечь эта была характерна для русских купцов начала века, таких как Морозов, Мамонтов, IЦукин. Инстинкт и азарт предпринимательства соединялся в их душах с ощущением тщеты накоплений. Это порождало метания, парадоксы личной жизни, кровавые драмы. Они жертвовали деньги на революцию, которая ах сметет, на театры, собирали коллекции мировой живописи, устраивали оперу.

Они влюблялись в аристократок, актрис и цыганок, и, разорившись, или от тоски, пускали себе пулю в лоб. Лопахин Миронова знает – иной лучшей красоты нежели та, которую он разрушает, не будет.

А как он любит Раневскую. Есть одна сцена совсем в духе светового кружева, что будто накинуто на происходящее. Когда Раневская перед самым отъездом уходит, чтобы послать к нему Варю, он находит на одном из чемоданов забытые ею перчатки. Медленно берет их и задумывается. Потом кладет на место. И в это мгновение мы понимаем – предложения Варе он не сделает и понимаем, почему. Нет, не потому, что он откровенно влюблен в Раневскую – это порой играют, но это не в духе поэтики пьесы. Перед нами проходит вдруг идеал женщины, которую он бы любил, если бы не был сыном мужика, не ставшим еще даже и полуинтеллигентом, а был бы тем, каким он нередко видит себя в смутных фантазиях...

В спектакле Театра Сатиры – Лопахин центральная фигура!

Алиса Фрейндлих и Владислав Стржельчик!

Лучшего заглавия для того, о чем я хочу рассказать, не придумаешь! Я живо вообразил начальные титры несуществующего фильма, который, вполне возможно, будет существовать: "Алиса Фрейндлих и Владислав Стржельчик в спектакле "Этот пылкий влюбленный". Пьеса Н.Саймона. Постановка Г.Товстоногова. Большой Драматический театр имени М.Горького. Ленинград. Фонтанка, 65."

А можно вообразить концерт. Выступают драматические артисты. Выходит конферансье и ликуя выстреливает в зал: "Алиса Фрейндлих и Владислав Стржельчик!" Или вечер в консерватории. На эстраде женщина в длинном платье: – "Концерт для скрипки и фортепьяно. "Алиса Фрейндлих и Владислав Стржельчик!"

Но мы смотрим спектакль. В нем нет ничего, что было бы придумано только для того, чтоб актеры могли "показать себя". А то, что Алиса Фрейндлих играет трех, непохожих друг на друга женщин – отнюдь не эффектный прием режиссера и актрисы. Эта возможность заложена в пьесе, более того, тут ее тайный смысл.

Пьесу известного американского драматурга очень серьезные критики, возможно, назовут как-нибудь уничижительно – "крепко сделанной" или "коммерческой" или еще что-нибудь в этом же роде. Укажут на отсутствие в ней "второго плана" или "глубокого социального анализа действительности" и так далее. Ну что ж – они будут правы. Чего нет, того нет, и герой и героини Саймона отличаются от персонажей других американских драматургов, например, Лилиан Хеллман, Теннеси Умльямса, Миллера, Олби и даже Гибсона, автора известной нашему зрителю пьесы "Двое на качелях". Но это другой ряд и другой род драматической литературы. Одним словом, тут другой случай, а следовательно, и другой закон. Перед нами легкая ироническая комедия с элементами трагикокомедии. Так ее читает и ставит Товстоногов, так ее и играют актеры. На протяжении всего спектакля они остаются внутренне, а часто и внешне, эксцентричными, однако ноты грусти, этакой застывшей, на миг тоски звучат в их пассажах. Автор, очевидно, фиксирует некоторые типичные состояния людей в современном американском обществе. Он в самом деле не слишком углубляется в первопричины этих состояний, но, если их верно акцентировать в движении роли и при этом не передержать", так сказать, не перегнуть в сторону драмы, то моменты эти вызывают мгновенную боль. Своеобразные "стоп-кадры" печали.

Барни Кэшмен когда-то мечтавший стать поэтом, но ставший владельцем рыбного ресторана на пятьдесят втором году абсолютно порядочного и абсолютно монотонного существования, когда все дни, как под копир, пытается "сломать рисунок своей жизни" (это его собственные слова). За двадцать пять лет не поцеловавший ни одной женщины, кроме своей жены, он жаждет "взрыва". Он почувствовал что-то такое, неотвратимое. И он приглашает на тайное свидание в квартиру своей матери первую приглянувшуюся ему в ресторане женщину. Он, больше всего любящий открывать консервные банки с креветками, пытается открыть чужую душу. Ему хочется человеческого контакта, а не банальной интрижки.