В мертвом городе

И я вижу это наше маленькое застолье как бы с высоты пятиэтажного дома. Восемнадцатиметровая комната, в ней простенький стеллаж с книгами, письменный стол с допотопной пишущей машинкой «Москва», вдоль капиталки старенький диван «Юность», правда, прикрытый относительно новым узбекским пледом, в центре комнаты журнальный столик на колесиках и два незатейливых кресла. Да, чуть не забыл – в углу телевизор «Крым», на полу ковровая дорожка самодельной молдавской выделки, а на дорожке флегматичный пудель русских кровей. Моя комната еще живет, еще дышит Советским Союзом, я еще не успел предать ее, как предали самого меня в Беловежской Пуще, и старые вещи из Узбекистана и Латвии, из Молдавии и Украины все еще верно служат мне. И вот в этих стареньких креслах сидим мы с Катрин Вайс, пьем «Советское шампанское», закусываем мудреным китайским салатом из крабовых палочек, оливами из Греции, итальянской пиццей и, разумеется, немецкими колбасками. Яблоки, виноград и бананы, со смыслом уложенные в небольшой корзине, совершенно бессмысленно стоят на полу за неимением места на столе. Катрин в китайском халатике, из-под которого ослепительно сверкают ее круглые колени, и я – в неизменных синих джинсах с фальшивыми нашлепками от «Леви Штрауса». Кажется, мы неплохо смотримся в этом интерьере, но мне чего-то не хватает. Не тому «мне», что сидит за журнальным столиком (он сыт и доволен), а тому, что затаился на балконе пятиэтажного дома и с высоты птичьего полета пристально разглядывает всю эту идиллию с крабовыми палочками и бананами в корзине… Я встаю, иду на кухню, всовываю ветку акации в литровую банку из-под кефира, и эту незамысловатую конструкцию торжественно воодружаю в центр журнального стола.

– Сакура! – восхищенно хлопает в ладони Катрин. – Какая прелесть!

– Нет, это не сакура, – сажусь я на свое место. – Это обыкновенная русская акация.

– Акация? – разочарованно смотрит на меня Катрин. – Почему именно акация?