«В Луганске – Ворошиловграде…»

Ничего невозможного нет,

Есть одно фарисейство.

И вращая сценический круг,

Пот стирая, как жалость,

Понимаешь не сразу, не вдруг,

Это – все, что осталось.

* * *

Часы спешили, как всегда.

И я не отставал.

Туда – сюда, туда – сюда –

Житейский коленвал

Толкал меня то вверх, то вниз,

А я вращал его.

И рядом – бешеная жизнь.

И больше ничего.

* * *

В душе, и в округе – неравновесие.

Над страной – словно тень мракобесия.

Все законы – на личных контактах,

Аргументы забывают о фактах.

Все естественно и очень странно.

Все глубины – не глубже кармана.

* * *

В. Дунину

Шаг за шагом познаю себя,

Сравнивая то, что было, с тем,

Что стало.

Жизненную книгу теребя,

Продираюсь сквозь кварталы

И вокзалы.

Правила познавший назубок,

Я не путаю, где красный,

Где зелёный.

Но какой от этих знаний прок

В сантиметре от обрывистого склона.

* * *

Перед праздником – тишь

Перед жарой – стынь.

Это – ржавчина с крыш,

Это – в душе полынь.

Завтрашний день размыт,

А где-то – наверняка.

Чувствуешь, жизнь болит.

Как бок под рукой мясника.

* * *

Смотрю на себя со стороны –

Чьи-то тени в глазах видны.

Лет прошедших, знакомых лиц,

Бывшей Родины без границ.

Глядь – походка уже не та,

Ноги сковывает суета,

И улыбка – лицу в разрез –

Где они – ожиданья чудес?

Тают в сердце, его теребя.

Весь расчёт – на себя, на себя.

* * *

Очистить взор от мишуры

Достигнутого, достигаемого.

И осознать, что все дары –

Насмешка Каинова

И ощутить опять своё

Младенчество и ученичество.

Как оголенный провод бьет

Души ранимой электричество.

* * *

Что делать, что делать,

Не знаю.

Живу наугад и во сне.

Ночами, как будто,

Летаю.

А ночи летают во мне.

А днем так легко

И так странно

Упруго шагать по земле.

И жизнь,

Словно рваная рана,

Пульсирует, бьется во мне.

* * *

Я посмотрел в твое окно.

А в нем и пусто и темно

Лишь отражение двоится.

Твое иль наше –

Все равно.

Я посмотрел на небеса.

Шел дождь горючий как слеза.

Сквозь ветра свист

И причитанье

Прорвались чьи-то голоса.

Сквозь гром прорвался сердца стук

И молний бешеный паук

Оплел все небо,

Распадаясь

На миллионы

Наших рук.

* * *

В душе покой?

Скорее равнодушие.

Сквозь рыночные крики, маету,

То ли контуженные,

то ли простуженные.

Несутся мысли, подводя черту.

А под чертой – нетронуты, пустынные

Листы бумаги и дороги нить,

И лепестки, подернутые инеем.

Клубок, в котором бьется слово

«жить»…

* * *

Сияющая даль социализма

Исчезла за холмами небылиц.

Мы дышим спёртым воздухом цинизма,

И удивленье сходит с наших лиц.

Кто был никем… А, впрочем,

был иль не был –

Душа молчит, как смятая ботва.

То хлеба не хватает ей, то неба…

То слов. Хотя вокруг – слова, слова.

* * *

У каждого – своё,

И каждому – своё.

Глянь – не над падалью

кружится вороньё –

Над Родиной. Уж в небе стало тесно,

Хоть жить, по-прежнему,

тревожно – интересно.

Своё вдруг кажется

совсем чужим.

Мечты сгорают, превращаясь в дым,

Не в журавлей, как думал я

когда-то,

И не в вороний след

на дне заката.

* * *

Перекись водорода меняет цвет

Новая прическа меняет стиль.

Утро вечеру говорит: «Нет»,

Старый закат сдавая в утиль.

Утренний кофе пахнет весной,

Старые счёты стирает вражда.

Дождь, словно праздник,

прошёл стороной.

Ночь шелестит миллионами «Да».

* * *

Н. Сухаревской

Притворяюсь весёлым. Знакомое дело.

Несмотря ни на что, веселюсь и пляшу.

Что в душе наболело – скрываю умело,

И за то, что несмелый – прощенья прошу.

Открываю и вновь закрываю скрижали.

Паникую и вновь обретаю покой.

И удача внезапной сестрою печали

Вдруг бросается вслед за случайной строкой.

* * *

Взглянул в окно – увидел хлопья,

Там снегопад в ладони хлопал,

Весь город падал из окна.

И лишь зима была видна.

А вышел на мороз – снежинки

Припали тотчас же к лицу.

Зима шепнула без запинки:

«Все. Дело близится к концу».

Ещё – февральские метели

И дальше – мартовская стынь…

Но где-то рядом, еле-еле

Пахнула летняя полынь.

* * *

И все-таки февраль!

Какое наслажденье

Предчувствовать, что март

уже готов к броску.

И каждое незримое движенье

Диктует не поступок,

так строку.

И, все-таки февраль.

Он в меньшинстве в природе,

И силы большинства

ещё диктуют ход

Событий, новостей

и перемен в погоде.

И, все-таки, февраль.

А не наоборот!

* * *

Отходят вишни, поспевают

абрикосы,

Объятья летние все жарче,

все вкусней.

А лебеда пророчествует: «Осень…»

Но летом, все же, мысли не о ней.

Успеть! Собрать! Придумать!

Приготовить!

Сгореть? Да нет же, просто

загореть.

Горячка, а не горечь –

в каждом слове.

И пульс стучит: «Успеть,

Успеть,

Успеть!»

* * *

Знакомая весна цветёт сиренью,

Любовью, жизнью, страстью, чей-то ленью.

Знакомая весна на фоне злобы

И зависти крутой, что смотрит в оба.

Ещё на фоне искренних улыбок,

И добрых слов, и горестных ошибок,

Забытых песен, модных силуэтов,

Красивых женщин, летчиков, поэтов…

Знакомая весна в саду и дома.

И счастье тоже, кажется, знакомо.

* * *

В стране сентября, где краснеет

арбузная мякоть,

Где солнечный свет по утрам

ненавязчив, как друг,

Надежды плывут в облаках,

и грядущая слякоть

Немыслима вовсе.

И воздух упруг.

В стране сентября средь прохожих

виднеется лето.

Оно полирует каштаны,

вздымая листву в синеву.

И всё-таки, всё-таки

летняя песенка спета.

В стране сентября ожиданием

лета живу.

* * *

А вот верба –