В ловушке

Какое-то время он сидел на берегу Везера и глядел на пляшущие на волнах блики от багрового солнца, глядел до боли в глазах. Они постепенно бледнели и меркли. Солнце скрылось за горизонтом. Может, Юлия права? И он в самом деле заносчив? Но не коренится ли такая заносчивость в его повышенной ранимости, а значит, это всего лишь способ самозащиты? Но от чего он хочет себя защитить? Есть ли что-то, чего он боится? Ему не пришло в голову ничего, кроме страха потерять Юлию. Они слишком редко бывают вместе, у них мало возможностей свободно поговорить друг с другом; естественно, случаются и недоразумения. Да еще эта мучительная необходимость скрывать свои чувства от окружающих. То, что она рассказала Концельманну про свою мать, вероятно, была вынужденная ложь, ведь Йон ничего не знает о том, в какой ситуации это прозвучало.

Но все же и она должна понять, что поставила его в неприятное положение перед Концельманном, именно перед ним. В то, что между ними что-то есть, Йон всерьез не верил. Но ему все равно не нравилось, что она постоянно его выгораживает. Каждое ее слово в защиту Концельманна оказывается обращенным против него, Йона. Как она не понимает этого? Почему?

Когда он опять заглянул в танцзал, Юлия танцевала с Нико Бегеманном; пару Шредеру составила пышная Людмила Невуда. Воздух в зале был такой, что хоть топор вешай. С красной повязкой на лбу, как у индейца, Тимо Фосс торчал за установкой. Он увидел Йона и поднес к губам микрофон.

– Так, люди, теперь что-нибудь для другого поколения. Мы ведь здесь все-таки не одни.

Том Уэйтс. Йон знал эту песню, раньше часто ее слушал. Тимо встал, раскинул руки и, покачивая бедрами, запел вместе с певцом.

It's too early for the circus, it's too late for the bars,
no one's sleepin' but the paperboys,
and no one in this town is makin' any noise,
but the dogs and the milkmen and me.

[37]

Юлия тоже пела. Слова знал даже Концельманн; он сидел в углу, отбивал ногой ритм и, разумеется, не отрывал глаз от Юлии. Подпевая, самозабвенно и по-идиотски ухмыляясь.

Йон поднялся к себе в комнату в ожидании, когда закончится песня; музыку он слышал и издалека. «Saving all my love for you» [38], – так называлась песня. Он взял с собой книгу и уселся в вестибюле.

Через несколько минут мимо прошел Шредер.

– Эй! Решил заменить Концельманна на посту Цербера, или как?

– Там, в зале, оглохнуть можно и нечем дышать, – ответил Йон.

– Что-нибудь не ладится у вас с Юлией?

– С чего ты взял?

– Ну, послушай. На твоем месте я бы не стал добровольно отказываться от возможности ее пощупать. А танцы как раз для этого и устраиваются… – Шредер покрутил в воздухе пальцем и издал неаппетитное чмоканье.

Йон снова уткнулся в книгу и перевернул страницу, хоть и не дочитал ее до конца:

– Отстань!

– Кроме того, несколько учащихся пошли в разнос, – усмехнулся Шредер. – Но не беспокойся, я слежу за порядком. – Насвистывая, он направился к туалетам.

Буквы прыгали перед глазами. Йон пару раз зажмуривался. Внезапно он обратил внимание, как побелели косточки его больших пальцев, и расслабил кисти рук. Взглянул на часы. Еще пятьдесят минут. Потом она пройдет тут мимо него, остановится и извинится. А он попробует ей объяснить, что означает на самом деле его кажущаяся заносчивость. Теперь он даже был готов никогда не называть Молокососа Молокососом.

Подошла к нему и села рядом не Юлия, а Янина Петерсен, с обкусанными ногтями, в черных джинсах и болотного цвета майке. Сначала поболтала о том, о сем – в зале слишком жарко, поездка оказалась ничего себе, погода шикарная, бассейн после обеда просто супер. Наконец заявила, что ей требуются дополнительные занятия по латыни. Не может ли Йон кого-нибудь ей порекомендовать? При этом она зажала пальцы между коленями и уставилась на свои расшнурованные кроссовки.

– У тебя ведь твердая тройка, – возразил Йон, мысленно посылая ее к черту. – Помощь тебе вовсе и не требуется. Просто ты сама должна больше заниматься. – Из зала послышались крики и визг. Десять часов. Слава Богу! Конец представления.

– Одной заниматься плохо, – возразила Янина. – Я подумала, что, может, вы смогли бы… – Она не договорила до конца и скрестила ноги. На внешних краях обеих кроссовок разошлись швы.

Не в первый раз школьницы подходили к Йону с таким вопросом. Он уже понял, что этим девочкам недостаточно напоминать ведомственные инструкции: «Учителя не имеют права оказывать дополнительную помощь собственным ученикам». Янине придется объяснить тут, на этом самом месте, что и в остальных отношениях на него тоже нельзя рассчитывать. Ни как на замену отца, ни как на доброго друга, ни как на объект потаенных эротических мечтаний.

Пока он подыскивал нужные слова, в вестибюль вышла Юлия. Взглянула на него. Его сердце учащенно забилось.

– Янина, ты поможешь нам убрать? – крикнула Юлия и прошла в кабинет хозяина турбазы.

Девочка неохотно встала.