В любви брода нет

Сколько просидела в непроглядной черноте, она не знала. Счет дням она вести не могла, если бы и хотела. Единственное, чего жаждала ее душа и обессиленное тело, — это смерти. Но ей отчего-то не позволяли умереть. Ее кормили, иногда насильно, и давали пить. Случалось это всегда в одно и то же время, о чем ей подсказывал желудок, начинавший ворчливо урчать перед тем, как в черную бездну к ней пробивался тонкий, будто лезвие ножа, луч света. Этот луч преломлялся и ненадолго увязал в бархатной тьме подземелья, а потом вздрагивал и разрастался до мерцающего пламени свечи.

Следом за этой мигающей каплей огня из темноты на нее надвигалась огромная человеческая фигура, шуршащая пакетом с продуктами и водой. Человек этот, так же, как и страшный женский крик, внушал ей ужас на то короткое время, что бывал подле нее. Она не видела его лица, голос при общении с ней он менял до неузнаваемости, чем-то прикрывая рот, но тем не менее она раз за разом тонула в волнах ужаса, исходивших от его громоздкой фигуры.

Поначалу она отказывалась есть и все старалась выяснить, почему она здесь и что с ее сыном. Кричала, плакала, пыталась брыкаться настолько, насколько позволяла ей цепь, которой она была прикована к камням. Она даже кидала в этого типа тарелки с едой и выливала воду. И тогда… Тогда он заставлял ее съесть все, что она бросила на землю. Заставлял, прижав ее лицо к земле, больно удерживая за шею и все время шепча ей:

— Ты будешь жить, сука. Будешь жить и жрать, если хочешь, чтобы твоего сына не зарыли живьем на твоих глазах.

Верочка сразу поверила, что так и будет, если она ослушается. Хотя не понимала, почему до сих пор они живы.

Ее квартира и вещи, все вещи, что она оставила там, торопясь сбежать… Именно они стали причиной ее пребывания в этом темном подземелье. Она якобы подогрела корыстный интерес преступной группировки, излишне живописуя свое жилье и набивая цену. Они прониклись, и она попалась. Попалась так бездарно, как глупая, наивная курица. И самое главное, что никто не станет ее искать! Ни ее, ни Данилку!..

Про сына она старалась не думать, потому что мгновенно впадала в безумство и начинала биться головой об осклизлые холодные камни. Иногда наступало благодатное беспамятство, иногда ей удавалось надолго заснуть, но, когда сна не было и разум работал особенно четко, Вера просила себе смерти.

Но и в этом ей было отказано, и ей очень хотелось бы знать — почему.

Ответ, как ни странно, она получила все от того же страшного человека.

Прошлым днем он оказался на удивление разговорчивым. И пока она без аппетита жевала вареные слипшиеся макаронины и запивала их затхлой водой, он вдруг проговорил:

— Скоро твои мучения закончатся.

— А-аа, понятно, — отозвалась она, впрочем, без особой заинтересованности. — Меня убьют?

— Не-а, это нужно было сделать раньше. — В его голосе не было никаких чувств, но ей почему-то стало казаться, что убивать ее он не хочет. — Мужик твой богатый?

— Наверное. Мы в разводе…

— Это я помню. Но сына-то он любит?

— Да, любит. — Верочка часто заморгала, пытаясь не заплакать, при нем этого делать нельзя. Но всякое напоминание о сыне было хуже любой пытки. — Он… Данилка… жив?!

— Не переживай. Он в порядке. Сначала капризничал, теперь смирился. Так отец, значит, любит его! Ну вот! — на подъеме заявил ее охранник. — Если любит, значит, согласится заплатить выкуп. Это я, между прочим, придумал! Хотя все считают, что вы давно мертвы. А я оказался на этот раз хитрее, так-то…

Больше он не сказал ни слова, собрал в пакет железные миски, забрал ведро с помоями, спустя несколько минут вернулся с пустым и густо засыпанным хлоркой. Подхватил с каменного выступа оплывшую свечу в подсвечнике и ушел в темноту.

Когда огонек уже сделался размером со спичечную головку, Вера вдруг прокричала:

— А где та женщина?

— Которая? — недоуменно отозвался издалека мужчина.

— Та, что кричала все время? — Почему-то ей было важно об этом узнать. Обретя надежду, Вера тут же захотела, чтобы и у других она появилась.

— Светка, что ли? Нет ее больше, — запросто ответил он, словно речь шла не о человеческой жизни, а об использованном полиэтиленовом пакете.

И ушел. А Верочка снова осталась одна и, пока не провалилась в спасительный сон, очень долго и напряженно размышляла.

Если ему верить, то выходило, что этот охранник кого-то ослушался и, вопреки монаршей воле, оставил в живых ее и Данилку. Кого он мог ослушаться, Верочка приблизительно догадывалась.

Высокая женщина с красивым нервным лицом… Инга Витальевна… Черный ангел, продавший душу дьяволу, наверное, не единожды…

Это с ней Верочка заключала сделку по продаже своей квартиры. Ей поверила свою душевную боль, прося сохранить все в тайне. Она же и присвоила все ее, Верочкины, деньги. Вера видела их, прежде чем провалиться в обморочный сон. Толстые пачки денег, много пачек, плотно устилавших дно черного кейса, который хозяйка достала из сейфа. Они тогда в радостном и тревожном предвкушении переглянулись с Данилкой, тот, дурачок, даже их погладил, словно не верил, что все это теперь принадлежит им.