Въ лѣто семь тысячъ сто четырнадцатое…

Похоже, не хитрит ясновельможный: не слыхать в его словах неискренности. Уж я-то на своём веку научился отличать брехню от правды. Ну что же: острая сабля сейчас лишней не будет, а что она из польской стали выкована — то не во вред. Я так понимаю, мы сейчас с ляхами вроде как союзники. Какая-никакая — а всё же родня, славяне. Хотя то, что шляхтич рассказал о клятве драться с турками — это конечно, надо обмозговать… Не тот османы противник, чтобы очертя голову на них кидаться: дед мой, освобождавший Болгарию, много о них порассказал. Злые они в драке и опасные. Да и дикие: русским раненым в Болгарии головы резали, над народом местным измывались так, что ужас. Ну да не до них сейчас: пока что наша задача — не с турками резаться, а у себя навести порядок.

— Принимаю, пан Вацлав Вознякович из Гнездилович, твою службу и верность! Становись пока под начало сотника Евстафия Зернина, хочу сам порадоваться твоей отваге в бою. А когда одолеем мятежников, покажешь, как ты умеешь обращаться с орудиями.

Не похоже, что молодому шляхтичу такой подход к его военной карьере понравился, судя по недовольному лицу, но спорить он не стал. А вот голландцы, хоть и со всяческими политесами и расшаркиваниями, но, тем не менее, от почётной царской службы отказались. Бремер заявил, что не имеет права нарушить контракт с купеческим сообществом, согласно которому его задача стоит в охране и сопровождении товаров, а также защите жизни и здоровья своих нанимателей. А остроусый Исаак Абрахамзон Массарт отбрехался тем, что вообще человек мирный и вояка из него бесполезный. Ну да, будто бы никто не заметил, как профессионально этот «пацифист» обращается со своим пистолем… Но силком заставлять иностранных подданных влазить в нашу локальную «беллум цивил» я посчитал неправильным: одно дело, когда всё по доброй воле, за идею ли, за деньги ли — не важно. А совсем другое — приневоливать, тем более, не бродяг каких без роду-племени. Дипломатические скандалы нам на пустом месте не нужны. Впрочем, Исаак оказался не совсем уж бессовестным и в виде «добровольного взноса на нужды обороны» пожертвовал укрытую им на груди плоскую шкатулку тонкого дерева с четырьмя десятками серебряных лёвендальдеров: по весу явно больше килограмма металла. Тоже полезное дело, а то ведь я как тот Грициан Таврический из «Свадьбы в Малиновке»: «что за атаман, у которого золотого запасу нема». Война, хоть и гражданская, мероприятие весьма затратное. Правда, чего стоит голландская валюта в Москве и что на эти деньги можно купить, я пока не знаю, но серебро — оно в любом случае серебро. Лишнее не будет.

Сунув за отворот шапки полдесятка монет, остальное я передал на сохранение сотнику, который тут же запихал шкатулку за пазуху. Надо будет попозже «озадачить» портных, чтобы понаделали карманов на одежде: с ними как-то попривычней будет.

Но чтобы «интуристам» жизнь спасённая совсем уж мёдом не казалась, пришлось поручить им оказание помощи раненым и уборку трупов на месте боя. Вместе с тем я разрешил своим ребятам собрать трофеи. Излишнее оружие и доспехи стрельцы заскладировали в часовне, где обнаружился плюгавенький попик. Там же находились двое раненых поляков в беспамятстве, о которых Вознякович ничего не мог пояснить, кроме «когда мы сюда пробились, эти уже здесь лежали» и несколько зарёванных русских девок, часть из которых, как выяснилось, прислуживала у Массарта. Ну, не знаю, что у них там за работа по хозяйству, однако пузо у одной заметно перевешивало вперёд. Раненых погромщиков оказалось всего четверо, а у крыльца обнаружились подающие признаки жизни двое жолнежей и недорубленный голландский наёмник. Всех их затащили внутрь, не разбирая, кто за кого дрался. Пусть батюшка делом показывает, насколько он выполняет завет любви к ближнему: «ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?».

Найденные у покойников деньги стрельцы, судя по всему, решили оставить себе за труды, поскольку ни одного кошеля с монетами представлено не было. Зато у одного из мёртвых наёмников был изъят и поднесён мне явно дорогой, судя по посеребрённым насечкам на стволе и костяным накладкам с изображениями стоящих на дыбках львов, но зверски тяжёлый пистоль со всеми принадлежностями — от пороховницы до пулелейки. Голландцы, судя по кислым рожам, не слишком приветствовали изъятие ценного образца (по принципу «нам самим мало»), но возражать воинам, только что спасшим их головы, не решились.