В лесах под Вязьмой

До рассвета оставалось полчаса, небо начало сереть, когда в районе Рыковки стали падать снаряды. Вела огонь советская артиллерия. Шубин похолодел, дал приказ остановиться. Что происходит?! Немцы первыми не начинали, все было тихо! Пальба напоминала артподготовку перед наступлением. Разведчики выжидающе смотрели на командира, а тот наполнялся скверными предчувствиями. Стрельба из орудий велась минут семь, что удивительно, ведь снарядов было с гулькин нос.

Группка людей выбралась из леса, пересекла овраг, прошла краем озера с обрывистыми берегами и с пригорка принялась наблюдать за этим кошмаром. Шубин кусал локти, задыхаясь от бессилия. Какого дьявола они творят?! Ведь группа уложилась в срок! Только одна ночь прошла! Он был уверен, что командарм Ефремов не отдал бы безрассудный приказ штурмовать Рыковку, ведь ее можно спокойно обойти и воспользоваться намеченным маршрутом. Видимо, поступил очередной необдуманный приказ из штаба фронта… Долина перед деревней лежала как на ладони. На участке, где засели разведчики, войск не было – местность болотистая, а тропы надо знать. Минное же заграждение преодолели легко.

Артподготовка прекратилась, из леса в сторону деревни бежали красноармейцы, пространство раскололо нестройное «ура!». Вражеская оборона на участке была сильна – несколько траншей, пулеметные гнезда, минометная батарея в дальнем перелеске. Это было чистое безумие! Расстреливать нужно за такие приказы! Красноармейцев было много, новые взводы выбегали из леса.

В полку в штатных списках числилось четыре батальона. Очевидно, из двух сформировали штурмовую группу, набрали две с половиной сотни человек. Немцы крайне удивились такому повороту. Людей загнали в ловушку, но зачем с ума сходить? Артобстрел не нанес им серьезного урона. Со стороны было видно, что в траншеях царит активность, солдаты бегают, занимают места. Пострадавших оттаскивают за пределы позиций. Атака батальона была страшной – солдаты бегали, жутко орали. Одни носились с карабинами с примкнутыми штыками, другие – с автоматами ППШ. Казалось, им ничто не мешает преодолеть шестьсот метров открытого пространства…

– Что же они делают, дураки? – простонал, сжимая кулаки, Лева Глинский. – Разве можно так, товарищ лейтенант? Кто приказал? Зачем?

Но подобные приказы выходили пачками. Людей гнали на убой, лишь бы выполнить приказ и не оказаться в опале у начальства.

Немцы не стреляли, подпускали врага ближе. Красноармейцы ускорялись, неслись на окопы – фактически валили толпой. Махали пистолетами младшие командиры, бежали вместе со своими бойцами.

Они преодолели две трети поля, когда противник все-таки открыл огонь. Работали как минимум четыре пулемета. Красноармейцы начали валиться гроздьями – их расстреливали в упор. Выжившие бежали, кричали что-то невнятное. Редеющая волна катилась через поле. Когда до вражеских позиций оставалось сто метров, толпа живых уже не впечатляла численностью, но бойцы не сбавляли бег, спеша добраться до окопов. Немцы невозмутимо вели огонь. Поле устлали мертвые тела. Но живые бежали, и это выглядело страшно. В перелеске заработала минометная батарея. Взрывы расцветали перед бегущими, осколки поражали человеческую плоть. Несколько мин взорвались в гуще солдат. Батарея произвела еще один залп. Стена разрывов поднялась перед атакующей шеренгой, и, наконец, бойцы дрогнули и начали залегать. Их оставалось теперь не больше трети от изначального состава. И отступать поздно – проще добежать до вражеской траншеи, нежели вернуться обратно. Но даже в лежащих попадали пули, люди вздрагивали, перекатывались, тряслись в конвульсиях. Поднялся представитель среднего комсостава – последний, оставшийся в живых, – что-то прокричал простуженной глоткой, пробежал несколько шагов и повалился, сраженный пулей. Бойцы бежали дальше. Смотреть на это было больно. Их оставалось все меньше, а когда дистанция сократилась до тридцати метров, они начали валиться десятками. Не добежал никто – последний боец выронил карабин, зашатался и рухнул навзничь.

Разведчики подавленно молчали. Сказать было нечего – нет таких слов. Все произошло практически под боком – до левого фланга погибшего батальона было метров сто. Раненые стонали и корчились. Немцы смеялись, продолжали стрелять по павшим. Шубин застонал и сполз с косогора. Как такое могло случиться? Ведь могли без сложностей обойти эту линию обороны! А теперь появится очередная «Долина Смерти», которых и так уже не счесть. Вывезти трупы невозможно – поля простреливаются, – поэтому тела лежат неделями, разлагаются под весенним солнцем и распространяют невыносимую вонь.

– Товарищ лейтенант, смотрите… – вдруг позвал Шубина Пастухов.