В лесах под Вязьмой

Жирные круги плясали перед глазами. Рукопашная была в разгаре, бились насмерть. Корчились умирающие. Стонала обессилевшая Настя, прикорнула к своему громиле, который не подавал признаков жизни. Бились молча, не устраивая истеричных сцен. Хрипел, схватившись за живот, ефрейтор, полз куда-то на коленях, орошая землю кровью, пока не уткнулся каской в бугор. Оскалился другой, выдергивая нож из кровоточащего тела. Он мотнул взъерошенной головой, уловив движение. Шубин набросился на него сзади, схватил за шею, повалил на себя и ударил ножом в горло. Отпихнув агонизирующее тело, он бросился на следующего – тот уже практически расправился с Ленькой Пастуховым, у парня тоскливо блестели глаза. И этот отвалился, получив «перо» в бок.

– Пацаны, добьем супостата! – взревел страшный, как черт, Серега Лях. – Амба, мы уже победили!

Доля истины в его словах была. После обработки гранатами противник потерял численное превосходство, а в ближнем бою был несилен. Взревели луженые глотки. Лева Глинский подобрал пустой автомат, схватил его за ствол и принялся работать им, как кувалдой. Растрепанный обер-гренадер получил по голове и разлегся на склоне. Подбежал Ветренко, ударил по виску сапогом. Финал приближался. Немцы дрогнули, полезли обратно на склон. Их осталось четверо, все порезанные, дезориентированные. Последнему под ноги бросился Никита Костромин. Немец с воплем заскользил обратно. Его встретили с распростертыми объятиями – набросились, как коршуны на падаль, стали забивать. Солдат орал, вспоминал какого-то бога. И остальные далеко не ушли. Иванчин схватил брошенный кем-то МР-40 и ударил длинной очередью. Магазин иссяк, но добавка не требовалась. Пули достали всю троицу – двое погибли сразу, третий захлебнулся кровью и рвотой.

Ноги не держали, Шубин опустился на колени. Настя выжила – сидела, вытянув ноги, и очумело вращала глазами, словно скатилась с горы без лыж и санок.

Внимание привлек майор Карлсдорф. Еще чуть-чуть, и он бы не привлек ничьего внимания! Пленник полз по дальнему склону, воровато кося глазами, затем поднялся и засеменил прочь. Когда Шубин догнал его, тот уже карабкался на следующий склон и что-то хрипел в отчаянии. Так не хотелось за ним лезть! Глеб поднял с земли узловатую корягу и швырнул ее майору в спину. Немец не удержался, нога заскользила. Шубин поморщился – в ноге пленника что-то хрустнуло. Он зарылся носом в бугорок нерастаявшего снега и начал задыхаться.

– Вот зачем, герр Карлсдорф? – бормотал Глеб, поднимая его за шиворот. – Вы сами виноваты! Лежали бы смирно, и ничего бы не случилось.

Офицер люфтваффе сделал попытку подняться и ахнул, нога подломилась. Глеб протащил его за шиворот и бросил среди мертвых и умирающих.

Победа оказалась пиррова, радоваться совершенно не хотелось. Шубин сидел на склоне и жадно курил. Зыбкие тени блуждали в темноте. Фонари освещали поле боя. Настя сидела на коленях, утирая слезы. За жизнь двух десятков немцев отдали пятерых своих. Вроде неплохая математика, но все равно тошно.

Тела ребят вытащили из общей кучи и уложили в ряд. Погиб Косаренко, потрясенный Толик Иванчин сидел рядом с ним и всматривался в мертвое лицо. Погибли оба «богатыря» – сержант Мамаев и Тимофей Бугров. Первый разбил голову при падении, второго в упор застрелил из пистолета унтер-офицер. Участь последнего была незавидной, но это не утешало. Погиб Саид Саидов, неулыбчивый выходец из солнечного Узбекистана. Немец ударил его лопаткой по шее, разбил позвонок – Саид умирал мучительно и долго. Шуру Панькова сначала сочли живым – он какое-то время подавал признаки жизни, подрагивал. Но скоро все закончилось, сердце остановилось. Бойцы перестали приводить его в чувство и нервно закурили.

– Нужно уходить, товарищи, – сказал Шубин. – Накройте ребят чем-нибудь, нет времени хоронить. Немцы будут здесь очень скоро – слетятся на шум. Собрать оружие и боеприпасы, через минуту выступаем! Пойдем в темноте, деваться некуда. Не сможем идти – ляжем спать.

– Куда майора, товарищ лейтенант? – устало спросил Ветренко. – Он ногу сломал, а на себе мы его не дотащим…

Игнорировать проблему было невозможно. Пошатываясь, Глеб добрался до майора. Пленник кряхтел, ища приемлемую позу, и делал страдальческое лицо. Он не притворялся, перелом был болезненный.

– Почему вы так смотрите, лейтенант? – Майор омертвел от страшных предчувствий. – Вы в меня бросили корягу, вы сами виноваты…

– Не стоило сбегать, герр Карлсдорф. Вас предупреждали – вы не послушались.

– Подождите, я смогу идти! – заволновался майор и стал подниматься. Но снова охнул, когда оперся на больную конечность, и грузно завалился. Сооружать ему костыли или нести на себе смысла не было. Люди устали, а немцы висели на хвосте.

– Будем считать, что мне очень жаль, герр Карлсдорф. – В табельном ТТ оставалось несколько патронов. – Извините, что потревожили, как говорится. Отпустить вас не можем, вы должны понимать.

– Дьявол… – проскрипел зубами майор. – Подождите, лейтенант, не стреляйте, дайте подготовиться!