В лапах страха

— Ну, не преувеличивайте, Алла Борисовна, — добродушно прокартавил Герман Полиграфович, стараясь не прищемить в дверях свой тромбон. — Ну какое может быть в наше цивилизованное время чудовище? Тем более в квартире таких милейших людей. У них ведь дети как-никак.

— А я вам про что толкую, — Алла Борисовна привстала со своего постамента и, вытянув шею, попыталась отыскать глазами собеседника. — Ой, Герман Полиграфович, вы там, смотрите, поаккуратнее с дверью. Вчера только новый домофон установили. Просили не хлопать, почём зря, а то что-то там, не то повиснуть, не то обвиснуть может…

— «Зависнуть», Алла Борисовна, — Герман Полиграфович кое-как совладал с тугим рычагом гидравлического амортизатора, возник перед консьержкой во всей своей красе: в распахнутом пальто, вязаном шарфе и лакированных туфлях с узкими носами. — Они обычно могут «зависнуть», — так, кажется, выражается тривиальное поколение «некст».

— Конечно-конечно! — расплылась в улыбке Алла Борисовна, стараясь и так и эдак вывернуться перед престарелым музыкантом. — Всё забываю это новомодное словечко. А вы, Герман Полиграфович, я смотрю, не отстаёте от жизни!

— Да уж куда мне, с моим-то радикулитом за временем гоняться.

— Ох, как вы это верно подметили!

Герман Полиграфович замер перед консьержкой, благородно улыбнулся, демонстрируя редкие зубы. Он обнял футляр тромбона, словно ребёнка, поправил миниатюрные очки-кругляши и, кивком головы, откинул с высокого лба седые кудряшки волос.

— Это не я, — принялся хорохориться истинный джентльмен, — это всё великий и могучий!

— Да ну! — оскалилась в ответ Алла Борисовна. — А кто же он такой? В моей-то газетенке, поди, такого умника и не сыщешь…

Герман Полиграфович застыл, точно изваяние, но тут же взял себя в руки и принялся выкручиваться, стараясь выставить всё так, чтобы его скалящаяся собеседница, чего доброго, не заподозрила собственной безграмотности.

— Да живал в старину на Руси один достопочтенный философ. Правда, лет с тех пор минуло предостаточно. Любил он говаривать на людях — и, надо признать, делал он это очень толково. О мировом порядке мог поведать, в историю капнуть, а то и о строении Вселенной задуматься. И всё выходило у него чин-чином. Только, вот, застенчивым был наш философ от рождения, а потому на все овации и похвалы в свой адрес отвечал просто: мол, извините, судари, но не моего разума сие мысли, да и куда мне, с моим-то скудным мышлением, с великими умами тягаться. Не под стать, значит. Так вот и не дошло его славное имя до наших дней, Алла Борисовна, потому что он всё на других ссылался, а жаль. Не то, какое бы подспорье для наших современных мыслителей было бы.

Консьержка аж всплакнула от подобных изречений: принялась усердно растирать крокодиловы слёзы по лоснящимся щекам.

— Ох, Герман Полиграфович, век бы вас слушала… Чем на этих пустобрёхов в телевизоре смотреть! Залезут на трибуну и ну из кожи лезть вон, будто наизнанку вывернуться хотят! Или вот эту гадость взять… — И Алла Борисовна постучала о стол толстым свёртком «Спидинфо». — Дрянь несусветная, а ведь больше нечего и не остаётся!

— Ну, полноте вам, Алла Борисовна, — тут же засуетился Герман Полиграфович, стараясь поскорее сменить интеллектуальную тему на что-нибудь попроще. — Так что вы на счёт чудовища говорили?

— Вот-вот! — воспряла духом консьержка. — Детей полна квартира, так они ещё эту крысу-переростка откуда-то приволокли: мол, ей жить негде!

— Подождите, Алла Борисовна, что за крыса такая? Вы вроде говорили в начале: бесится, кидается — разве крысу услышишь, если она по квартире бегать удумает?

Консьержка всплеснула руками.

— Ну, Герман Полиграфович, вы же сами только что мне лекцию по культуре речи читали, а сами никак не поймёте — ведь это я всё образно выражаюсь. Ну какая может быть крыса? Пёс там! Злобный, гадкий, слюнявый кабель!

— Ах, вон оно, как получается! — улыбнулся Герман Полиграфович, ставя тромбон на пол рядом с собой. — Признаться, что-то уж я совсем дурачка свалял, простите.

— Ой, господи, да я тоже хороша, — отмахнулась Алла Борисовна. — Напустила туману… Так ведь образованные люди нынче говорят?

Герман Полиграфович благосклонно кивнул, после чего консьержка и вовсе растаяла, превратившись в довольного всем миром крокодила.

— И что же там у них за собака?

— Ох… — Алла Борисовна напряглась в попытке расшевелить престарелые извилины, однако быстро сдалась и принялась спешно перелистывать страницы многострадальной газеты.

Герман Полиграфович терпеливо ждал; он снял с носа очки, достал из кармашка пальто носовой платок и сделал вид, что пытается стереть какую-то грязь, приставшую к линзе.

— Ах, вот же оно! — воскликнула Алла Борисовна. — Смотрю в книгу, как говорят, вижу фигу! Простите.

Герман Полиграфович добродушно улыбнулся в ответ, подышал на стёклышки очков.

— Буль… тырь… ер… — по слогам прочитала Алла Борисовна и посмотрела на безучастного собеседника. — Правильно назвала? — Она снова сверилась с газетными листами, выпятила нижнюю губу, кивнула, соглашаясь сама с собой. — Бультерьер.