— Да иди ты, — Антон потерял к кривляющейся однокласснице всякий интерес, направился к мычащему Палиту.
— Надо, наверное, в медпункт его… — нерешительно предположил Саша Ковалёв.
— Да, а то он совсем встать не может, — вторила брату Ковалёва Маша.
— Тут сотрясение, по любому, — заключил Антон с видом знатока и почесал бритый затылок. — Давайте, сажайте его на место.
— Может всё же скорую вызвать? — несмело предложил кто-то из девочек.
— Ага, сейчас! — усмехнулся Антон. — Тогда никакой дискотеки не будет! Этих дур в ментовку заберут, а нас на приём к следакам запишут! Оно нам надо?..
Все промолчали.
— Вот и я думаю, что не надо. А этот сам виноват. Пускай теперь сидит до конца дня, и размышляет на тему, как я чуть было всех не подставил!
Палит снова замычал. Девочки осторожно перешёптывались.
— Так нельзя, — решительно произнёс Олег; он посмотрел на раскачивающуюся Светку, затем перевёл взгляд на Антона. Тот усмехнулся.
— А как можно?
— А если у него там перелом какой или гематома?
— И чего? — ухмыльнулся Мороз. — Прелом-то у него, а не у тебя! Какие твои проблемы?.. Ну и не засирай мозг попусту!
— Всё равно, так нельзя!
— Хорошо. И что ты предлагаешь?
— Скорую вызвать и рассказать всё как есть.
— Ты чего, так и не понял, что тогда с нашим классом будет?
— Мне всё равно, — Олег демонстративно отвернулся.
Антон помолчал. Затем сухо заговорил:
— Конечно, тебя кроме этой полоумной дурёхи больше никто не волнует. Чего нам интересы класса, друзей, репутация школы и всё такое — мы же изнываем от чувств. Хм, от их переизбытка.
— Ты глупости сейчас говоришь! — Олег осуждающе посмотрел на застывшую Светку. — И не называй её так больше, а то…
— А то что?.. — Антон насмешливо уставился на одноклассника. — Не суйся, а! Я против тебя ничего не имею, даже уважаю, сам знаешь. Но это только до поры до времени, а уж коли язык не умеешь за зубами держать, так не обессудь.
Олег поморщился.
— Знаешь, где я видел такое уважение?..
— Чего? — прогудел Антон и попытался дотянуться до Олега.
За дверью прозвенел звонок.
— Ну наконец-то, — прошептала Светка, стремительно направляясь к своему месту.
— Ладно, живи пока… — недовольно просипел Мороз.
Олег ничего не ответил: лишь оправил одежду и устремился к своей парте.
— Спасибо, — шепнула Светка, когда мальчик проходил мимо неё.
— Не за что, — сухо ответил тот, не оборачиваясь.
Светка принялась спешно искать косметичку.
Оставшись совсем один, Умка долго слонялся по кухне, прислушиваясь к незнакомым запахам и настороженно осязая тёмные углы злокачественной многоэтажки. Иногда он замирал возле закрытой двери, пристально всматривался в мутную поверхность стекла, недовольно порыкивал, будто чуя, как за ним наблюдают чьи-то осторожные глаза, выискивая незримые проходы, чтобы подкрасться и напасть. Однако чёрно-белое зрение Умки, преломлённое мутной поверхностью стекла, было не в силах проникнуть за грань, оставляя её невидимых обитателей в выигрышном положении. Это совершенно не нравилось псу, отчего посиделки у двери становились всё длительнее, а вместо негромкого визга из пасти бультерьера доносился вполне дееспособный рык, способный напугать даже взрослого человека. Но тот, кто таился в темноте, упорно не отступал, словно ему были неведомы ни страх, ни ужас, ни какое бы то ни было, другое рациональное проявление чувства опасности. А это значило одно: то было не животное.
Когда становилось совсем невмоготу, Умка взбирался передними лапами на подоконник и подолгу смотрел наружу. Десятый этаж открывал его взору лишь серое осеннее небо да далёкий горизонт, утыканный редкими деревцами. Порывы ветра то и дело налетали на балконный стеклопакет, стараясь выдавить его внутрь, однако силы были явно неравны: рамы содрогались, собирали на себе мозаику грязных капель и равнодушно переносили буйство стихии. Умка поскуливал, соскальзывал с подоконника, неуклюже семенил к двери, в предвкушении перемен. Но всё оставалось без изменений. В квартире что-то таилось.
От невозможности хоть как-то повлиять на сложившуюся ситуацию, Умка отчаянно взвыл.
Стоявшая на площадке Алла Борисовна вздрогнула, испуганно отстранилась от железной двери, к поверхности которой, она вот уже битый час пристраивалась чутким ухом, силясь уловить хоть какие-нибудь посторонние звуки. До поры до времени в квартире царила идеальная тишина, однако Алла Борисовна была обстрелянным бойцом — как-никак, консьержка в третьем поколении, — а свободного времени и терпения у неё и вовсе имелось сверх меры. Что-то будет — она была в этом просто уверена.