В лапах страха

Герман Полиграфович поднялся с раскладушки и, шаркая тапочками со стоптанными задниками, подошёл к окну. Убедившись, что магистраль и впрямь пуста, он какое-то время бесцельно бродил по комнате, прислушиваясь к шороху половиц.

Находившись вдоволь, Герман Полиграфович напоследок заглянул на кухню и всласть напился сырой воды из-под крана. В нос ударил резкий запах хлорки, и Герман Полиграфович решил, что раз уж так всё складывается в его нелёгкой жизни, то и ужинать он сегодня тоже не будет: просто не хотелось лишний раз открывать холодильник и мяться в раздумьях, по какой из пустых полок пробежаться взором на сей раз.

«Хотя сегодня темно, а потому, вроде как, всё равно… Всё рано на всё — как-то так!»

Он вернулся в гостиную и какое-то время сидел на раскладушке, созерцая в ночной тусклости собственные руки. Потом нахлынули воспоминания, а с ними, тоска и сопутствующие душевные переживания. Герман Полиграфович невольно потянулся к тромбону; инструмент приветливо блеснул медным раструбом и проскрипел кулисой что-то вроде: «Ну что, старик, давай напоследок ещё разок тряхнём стариной!»

Герман Полиграфович улыбнулся инструменту и, не чураясь позднего времени, продудел национальный гимн Ирландии во всей красе. Он не знал почему, но размеренный кельтский ритм самым чудодейственным образом вселял уверенность и веру в то, что всё ещё можно изменить!

«Наверное, всё от того, что кельтов тоже постоянно притесняли, как в негостеприимной Англии, так и на исконно родных территориях, располагавшихся на месте современной Ирландии. Не от хорошей же жизни они преодолели Атлантику, дабы основать и заселить Новую Англию, которая, со временем, эволюционировала в сверхмощную державу, диктующую свои условия даже потомкам тех самых саксов, из-за которых притесняемые были вынуждены покинуть родной дом! В нём что-то есть — в бунтарском духе кельтов, а соответственно, и в современном гимне Ирландии, — и это заслуживает неподдельного уважения!»

После того, как стихла последняя нота, Герман Полиграфович понял, что ну её к чёрту эту тьму! Если те же самые кельты сумели преодолеть океан, то неужели у него не получится вразумить какой-то там опостылевший трансформатор!

Наверняка просто вышибло автомат, а выйти и перещёлкнуть проклятый предохранитель — элементарно некому. Разве что Алла Борисовна догадается… Отважный борец за права человека и справедливость! Хотя, навряд ли. Пешим ходом на десятый этаж она точно не полезет — и плевать ей на квартиросъёмщиков, коим она поставлена прислуживать. Да даже если бы и было желание — куда там! Помрёт от разрыва сердца ещё на подходе к лестнице, только представив, на какую верхотуру лезть, — дед Кондратий, он такой: бьёт редко, но метко! Плюс дневной инцидент в 71-ой…

«Дети, наверное, подумали, что я маньяк какой… Надо бы спуститься и принести извинения. Заодно проверить добилась ли своего эта сварливая карга».

Герман Полиграфович решительно отложил тромбон и направился к выходу.

Он быстро поднялся вверх по лестнице и в нерешительности замер напротив приоткрытой двери.

Здравый рассудок, умудрённый громадным жизненным опытом, громогласно гнал прочь! Да Герман Полиграфович и без внутреннего голоса прекрасно ощущал, что это место проклято, а за дверью царит самая настоящая преисподняя, населённая всяческой нежитью, которая уже наверняка учуяла его запах и, в данный момент, несётся сломя голову навстречу новой жертве!

Герман Полиграфович невольно попятился.

Дверь отлетела в сторону, жалобно скрипнув на покорёженных петлях, — будто с той стороны в неё врезался локомотив! — а из мрака квартиры на лестничную клетку выскочило что-то огромное и ужасное, способное одним своим внешним видом парализовать волю и раскрошить боевой дух. Герман Полиграфович не заметил, как оказался на коленях, словно собирался взывать к милосердию безликого ужаса, сошедшего со звёзд за его столь же безликой душонкой. Блеснули острые клыки, и престарелый музыкант понял, что это конец.

«И угораздило же меня так некстати!» — пронеслось в голове буквально за мгновение до того, как ужас принялся за дело.

От мощного удара в челюсть Герман Полиграфович отлетел к противоположной двери — кажется лифта — и смачно приложился затылком об её металлическую поверхность. В ушах загудело, а полость рта наполнилась кровью. Герман Полиграфович сплюнул приставшую к бесчувственным губам эмаль, а вместе с ней и два передних зуба. Верхнюю челюсть пронзила вспышка нестерпимой боли. Герман Полиграфович дико взвыл и пропустил следующую атаку.

Казалось, на правой стопе сомкнулись колодки гигантского охотничьего капкана, который тут же пришёл в движение, принявшись выворачивать сустав. Герман Полиграфович попытался вырваться; он извернулся и, что есть сил, дёрнул застрявшую ногу на себя. Однако сразу же пожалел о проявленной спешке. Ужас двигался в противоположную сторону, в результате чего начали рваться связки ахилла.