В лабиринте пророчеств. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба

Заблуждения, как известно, отнюдь не приобретают истинности только потому, что их в средние века излагали по-латыни, а в наше время облекают в математические формулы. Электронно-вычислительные машины не несут ответственности за те исходные положения и данные, которые в них были вложены. Собственно говоря, они так же подтвердили бы сравнительно примитивные выкладки Мальтуса в конце XVIII века, как сейчас — изощренные расчеты Форрестера и Медоуза. Коль скоро заранее предполагается как исходное условие экстраполяции, что одни величины (природные ресурсы) не могут возрастать, а другие возрастают лишь в арифметической прогрессии (урожайность, экономия сырья и материалов и т. д.), тогда как третьи возрастают в геометрической прогрессии (население, потребности, загрязнение среды и т. д.), то нет никакой необходимости прибегать к компьютеру, чтобы убедиться в том, что первые два ряда величин могут выдержать сопоставления с третьим рядом не более чем на протяжении его нескольких удвоений. И Форрестер, и его коллеги из Массачусетского технологического института, в сущности, извлекли из компьютера только то, что предварительно в него вложили. Собственно говоря, и компьютер понадобился им только потому, что в отличие от Мальтуса, оперировавшего лишь с двумя переменными, они прибегли ко многим.

В своих расчетах авторы обеих книг умаляют возможные достижения науки и техники, а между тем удвоение научных знаний и технологических нововведений на протяжении нашего века происходит в несравненно более короткие сроки, чем весьма проблематичное удвоение «угрожающих величин» в их экстраполяции. Не составляет большого труда найти иные, вполне обоснованные коэффициенты для всех факторов, фигурирующих в их прогнозе, из которых будут напрашиваться совершенно другие выводы. Футурологические экскурсы Форрестера и Медоуза в XXI век в конечном счете никак не могут служить подтверждением мнимых «пределов экономического роста»; они лишь свидетельствуют о пределах экстраполяции как метода исследования будущего.

Теоретическая произвольность и методологическая несостоятельность этих прогнозов очевидна для многих ученых на Западе.[167] В данном случае, однако, обращают на себя внимание не столько их заблуждения и просчеты, сколько то обстоятельство, что этот пессимистический взгляд в будущее приобрел в изображении буржуазной печати характер чуть ли не социального откровения. Появись книга Форрестера каких-нибудь три года назад, его взгляды отвергли бы с пренебрежением, констатировал журнал «Форчун», но «в этом году мы, вероятно, не увидим издания более важной книги».[168] Собственно говоря, на Западе никогда не было недостатка в Кассандрах, предрекающих всякого рода бедствия, и об интеллектуальном климате и настроениях следует судить не по наличию мрачных прогнозов, а по отношению к ним различных слоев населения. Вот почему можно понять нескрываемую тревогу Энтони Винера, который в своем докладе на III Международной конференции по исследованию будущего (Бухарест, сентябрь 1972 года) вынужден был заявить: «Сегодня на Западе тот класс, который в прошлом был наибольшим поборником „прогресса“, а именно — верхний слой средней буржуазии — впервые стал разочаровываться в этой концепции, особенно в США и Северо-Западной Европе».[169]

Восторженный прием, оказанный мрачным футурологическим прогнозам «Римского клуба», несомненно, свидетельствует о возрастающем пессимизме в оценке долговременных перспектив научно-технической революции, ее экономических и социальных последствий в условиях антагонистического общества. Общественное мнение на Западе явно и глубоко обеспокоено злоупотреблениями, которые сопровождают использование технологических достижений монополистическими корпорациями с целью увеличения своей прибыли. «Кризис окружающей среды», «экологический Армагеддон», «технологическое самоубийство цивилизации» ныне заслонили заманчивые перспективы 2000 года, которыми еще совсем недавно футурологи почти единодушно обольщали публику.